Форум » Воспоминания о ШМАС и дальнейшей службе в авиации » Служебные записки - II » Ответить
Служебные записки - II
МИГ: Необходимое предисловие. В данной теме предлагаем размещать свои рассказы, зарисовки из своей армейской службы. Эта тема не отменяет, а дополняет в большем объёме наши "Воспоминания о ШМАС и дальнейшей службе в полках". Публикации будут происходить по мере накопления воспоминаний, облечённых в форму рассказа о каком-то событии в службе.Коллеги!Вспоминайте, записывайте,публикуйте!
Ответов - 39, стр:
1 2 All
82-й: К вопросу о некоторых парадоксах пространственно-временного континуума “дмб” с точки зрения теории Эйнштейна - Подольского — Розена. На 18-тилетие родители подарили мне наручные часы. Квадратные такие… Блестящие… Точно такие, какие можно увидеть на руке Андрея Миронова в фильме “Бриллиантовая рука” в сцене на палубе “Михаила Светлова”. Это там, где он поёт “…там живут несчастные люди-дикари…” Но осенью меня рановато было брать в армию. А вот весной 1973-го пришла повестка из военкомата… Ума у меня хватило только на то, чтобы не брать с собой новые часы. А взял я с собой часы, которые нашёл летом на пляже, плавая с маской вдоль берега. Часы, конечно, не шли, но дед снял с них заднюю крышку и поместил на сутки в рюмку с водкой. А может и самогонкой… Самогонка была очищенная и крепкая. По крайней мере, налитая в стальную ложку, эта самогонка охотно горела синим пламенем, будучи подожжена от спички. В любом случае, после этой процедуры часы просушили, и они начали более-менее точно отсчитывать время. Часы были самые простецкие – светлый круглый корпус, чёрный циферблат. Марку часов не помню. Вот эти-то часики я и взял с собой в армию. Ещё в ШМАСе, в Вышнем Волочке, я их сменял на другие часы. Дело было так. Вдруг среди курсантов пошла мода: -Махнём не глядя! Не глядя махались всякой ерундой – для смеха и со скуки. Например – сигарета на шариковую авторучку. Во всех остальных случаях, конечно, смотрели на что махаемся. Коля Сорокин, с которым мы были в хороших отношениях, предложил махнуться часами. У него они тоже были не новыми. Корпус был жёлтого металла, циферблат белый. Но для меня было главное, что рядом с цифрами стояли точки, покрытые фосфором, и стрелки тоже были покрыты фосфором. Кто ночью просыпался в тёмной казарме, или стоял во мраке на посту, знает, как важно знать, сколько сейчас времени. На моих-то часах с чёрным циферблатом приходилось искать хоть какой-то блик света, чтобы рассмотреть внапряжку положение стрелок. Несмотря на то, что найденные часы были мне дороги как память о прежней гражданской жизни, я охотно махнулся часами с приятелем. Интересно, что и я, и он, сохранили эти часы до “дмб”. Потом, на гражданке, я их конечно больше не носил, потому что уж больно они были затёрты. Они долго лежали у меня в ящике письменного стола, пока куда-то не подевались. А жаль. Кроме того, что они показывали время… Вот представьте – ночь, темно… Казарма или караул… А ты отворачиваешь рукав, и смотришь на горящий нежно-зеленым цветом венчик точек и чёрточек. Греет. Греет то, что мы привыкли называть душой, за неимением других объяснений этому феномену. Почему я начал вспоминать о часах? Потому что часы имели прямое отношение (как измерительный прибор) к тем парадоксам Времени, которые наблюдались в армии. Во-первых, время в армии резко замедляет свой ход относительно хода времени гражданки. На гражданке два года пролетают незаметно. В армии два года длятся значительно дольше. Помню, как я ненавидел строевую песню со словами: … Через две, Через две зимы… Через две, Через две весны… Отслужу как надо, И вернусь… Ненавидел я эту песню за обман. Это только в песне там быстро проходят времена года. Ненавидел я эту песню за напоминание о том, сколь долго мне ещё осталось служить. Для учета прошедшего времени применялось несколько способов. Первый способ был похож на ритуальное убийство времени. В маленьком карманном календарике швейной иголкой протыкались дни. Некоторые в нетерпении протыкали наступающий день с утра. Некоторые пронзали почти прожитый день перед отбоем. Лично я протыкал только уже прожитый день на утро следующего. Кто бы знал, как тяжело было удержаться от желания проткнуть наступающий день! Но, проделав такой фокус пару раз, я испытал нешуточные страдания. Ведь от того что я проткнул наступающий день иголкой в календаре, этот день не закончился. Мне только предстояло его прожить! И это чувство было мучительным. С тех пор я убивал только прошедшее время, морально получая небольшое, но удовольствие. Второй способ заключался в том, что на запасе длины поясного ремня (того, что подвернут внутрь) из кожзаменителя, по прошествии каждого месяца вырезался треугольный зубец. Этот способ не заменял протыкание иглой чисел в календаре, а только логичным образом дополнял первый способ. Причем моральное удовлетворение от вырезания зубца было раз в тридцать сильнее, чем от протыкания календаря. Но! Но как же было невыносимо тяжело видеть внушительный ряд зубцов на ремне кого-нибудь из замкомвзводов, и сравнивать с несколькими зубцами на своём ремне! Третий способ. Все знают, что на поясном ремне положен, так называемый тренчик, в который и заправляется запас длины ремня. Так вот… Тот, кто прослужил один год в армии вешал себе на пояс ещё один тренчик – чтобы все видели, что имеют дело с “фазаном”. Но для этого надо было прослужить 365дней (12 месяцев, 52 недели)… А впереди – ещё такой же океан времени до “дмб”… Но всё равно – приятно было до чрезвычайности. Особенно по-первости, пока не привыкнешь к двум тренчикам на поясе. Субъективное ощущение – время в армии тянется гораздо дольше, чем на гражданке. Это ощущается как в течение каждого дня, так и в течение каждого месяца. А уж времена года растягиваются на целые эпохи. И всегда (каждый день) оставшегося до “дмб” времени слишком много, независимо от того, сколько ты уже успел отслужить. Причем время, отводимое на сон, пролетает мгновенно. Не успеваешь сложить голову на подушку, только глянешь в темноте на зеленоватый венчик точек на циферблате часов (это чтобы испытать наслаждение от мысли, что восемь часов тебя никто не будет кантовать), а уже раздается крик дневального: “Рота! Подъём! Выходи строиться!” Такое же “сжатие” времени происходит во время принятия пищи. В ШМАСе (до того как научились правильно есть) многие не успевали доесть-допить. Так и вскакивали из-за стола, дожёвывая на ходу то, что из пищи успели засунуть в рот. “Растяжение” времени сверх обычного медленного его течения, отмечалось во всех нарядах и караулах. Минимальные значения скорости течения времени отмечались в карауле в зимнее время года. Вот стоишь-стоишь, бывалыча, на посту. Замерз как собака. Жрать хочется необыкновенно. Уже передумал об устройстве Вселенной и перевспоминал достоинства всех знакомых девушек, а смены всё нет и нет. Смотришь на часы – до смены сорок минут. Начинаешь ходить по посту, стараясь не думать ни о чём. Ходишь час, ходишь два… Опять смотришь на часы – до смены тридцать семь минут. Опять ходишь час… Опять смотришь на часы – прошло две минуты… Всё! Больше не смотрю на часы! Встал спиной к ветру, а лицом в сторону, откуда смена придёт. С тоской смотрю в ночную тьму. Я теперь никогда не уйду с этого поста. Я стою на этом посту с момента образования Вселенной. Я не смотрю на часы, потому что они врут. Наконец, через парочку миллионов лет, появляется разводящей с зябко скорчившимся в своей шинельке моим сменщиком. Сбрасываю с плеч тулуп, и отдаю его смене. Теперь его черед отстоять миллиард лет на посту. Для меня время резко ускоряется. Чуть не бегом спешим в теплую караулку. Всего через какие-то четыре часа мне опять заступать на пост! Но все эти замедления времени на постах и в нарядах – совершеннейшие пустяки по сравнению с почти полной остановкой времени после Приказа. Всё! Абзац! Аллес капут! Время остановилось, а мы, дембеля, как древние мухи в мутном янтаре, застыли во времени. Причём так же медленны и тягучи наши мысли. Ты уже не здесь, в армии, но ты ещё и не на гражданке. Тебя вычеркнули из списков здесь, но и не внесли в списки там. Ты – отработанный материал. Офицерам от тебя никакого толка. Сослуживцы других призывов ждут только одного – когда же ты свалишь на “дмб”. Когда ты освободишь место под солнцем для них самих? И время для них тоже останавливает своё движение. Но не так как у нас… Нам становится всё хуже и хуже… Среди нас появляются экземпляры, для которых их субъективное время начинает идти вспять. Только мощным усилием воли, вспоминая спасительную мантру: “Дембель неизбежен как Мировая Революция!” в очередной раз (Который уж за этот день?) достаю из нагрудного кармана гимнастёрки три маленьких карманных календарика. Один из них полностью исколот иголкой и более всего похож на тёрку для овощей. Остальные два похожи на тёрку только наполовину. Я, с чувством не до конца выполненного долга, рассматриваю эти карты войны со временем. Так, так… Посмотрим… Вот призвали меня 15-го мая, во вторник… Вот первый мой Новый Год в Бузачах, в карауле с понедельника на вторник… Вот второй мой Новый Год со вторника на среду, в роте проведенный… А вот когда меня домой отпустят? В мае-то месяце? Дембель в маю – всё по бую… Как же мне дожить-то до тебя, дембель? Осторожно прячу календари в карман. Смотрю на часы. Время остановилось. Вспоминаю, как год назад я рассматривал нашего “старика” на Тройке. Замедленные движения. Взгляд на тебя и насквозь. Взгляд вдаль. Взгляд поверх головы. Все земные дела уже выполнены: парадка перешита и подготовлена к “дмб”; каблуки ботинок надставлены, обточены и подкованы; офицерскую рубашку раздобыл; все “отличные” значки собраны и готовы тесниться на груди; чемодан куплен; новое полотенце и туалетные принадлежности лежат в чемодане; пара самолётов из плекса выточена… Молодые прибыли… Чего им ещё от меня надо? Почему не отпускают домой? Чьи это мысли? Его? Или мои? А, действительно, почему не отпускают меня домой? Но ответов на эти вопросы не имеется. Не я первый. Не я последний. …Вот наступит май месяц, Мы уедем домой. И с платформы широкой Вам помашем рукой… Я помню, как долго тянулись эти дни. Сначала в апреле, а потом и в мае. Ничего не хотелось. Даже аппетит пропал. Красивые жесты – отдавать свою долю утреннего масла (20 граммов) самому молодому в отделении, сменяются озлоблением – молодой ещё, стариковскую пайку лопать! Когда? Когда? Когда!? Все мысли об этом. Пошли разговоры о первой партии… Понятно, не про меня, но всё же… Кто? Кто? Вот они – фамилии счастливцев! Ребята!!! Мы за вами следом… Вечером нас построят у мотовоза. Лицом к нам встанут уезжающие в первую партию. В отутюженных парадках. С чемоданами в руках. С ошалелыми от счастья глазами. Замполит и командир поблагодарят их за службу. Отъезжающие гаркнут: “Служим Советскому Союзу!” и полезут в мотовоз. Мимо поплывут вагоны, и знакомые лица за стёклами окон… А мы остаемся… Мы остаемся… Пока остаемся… Ещё немного… Ещё чуть-чуть… Я смотрю на часы. Стрелки остановились. Я поднимаю голову. Солнце застыло в небесах. Теперь оно будет опускаться к горизонту дня три.
Радист: Я - авиационный радист. (Памятные фрагменты жизни) Моя радиосудьба в воздухе сложилась так, что пришлось служить в разных авиачастях и летать на различных типах самолётов и вертолётов - фронтовой бомбардировочной авиации, стратегической авиации, участвовать в боевых действиях в Афганистане. В жизни всегда тесно сплетены профессиональные, бытовые и общесоциальные моменты, поэтому дать читателям - радиолюбителям и радиоспециалистам технически корректные, но оторванные от жизни фрагменты невозможно, а хронологическое её описание вряд ли будет интересным. В связи с этим я привожу здесь значимые (на мой взгляд) жизненные случаи и наблюдения, базируясь на достаточно общем основании. Начало службы. Фронтовая авиация. Служба в должности воздушного стрелка-радиста началась в 1973 году в Киргизии, на аэродроме вблизи небольшого городка Токмак. Штаб соединения находился во Фрунзе (теперь столица Кыргызcтана Бишкек). Наше подразделение занималось подготовкой авиационных кадров, в том числе и авиационных радистов, для развивающихся стран Азии и Африки - такова была в то время их официальная политическая оценка. Обучаемый контингент был чрезвычайно разнообразен или, как у нас принято называть, разношерстный. В течение 3-х лет все они должны были получить полную лётную подготовку практически с нуля, и при этом не зная языка! Надо сказать, что буквально в течении трёх-пяти месяцев они осваивали русский язык и могли довольно бегло разговаривать и объясняться, не в пример нам, учившими иностранный язык со школы, в институте и т.д. и не могущим сколько-нибудь внятно объясняться, даже на простейшие бытовые темы. Кстати позже, когда я воевал в Афганистане, то все мы также в течение 3-х месяцев и без всяких преподавателей могли сносно общаться с афганскими военнослужащими и местным населением. Всё дело в ситуации и желании. Первым моим самолётом был ИЛ-28, фронтовой бомбардировщик. Он был запущен в серию в конце 40-х годов, первым реактивным после винтомоторных. Самолёт был спроектирован и сделан исключительно добротно. Его боевые качества были безупречными, как в небе Кореи и Китая, так и во Вьетнаме. За всё время его эксплуатации в нашем полку по 1979 год включительно, была только одна лётная катастрофа. Во время учебно-тренировочного полёта с пилотом-курсантом из Афганистана командир самолёта лётчик-инструктор капитан У. проверял действия курсанта с имитацией внезапного отказа в полёте одного авиадвигателя. Курсант по учебному заданию знал, что в ходе полёта будет убран один из двигателей, но оказался психологически не готов. В результате поспешных и ошибочных действий было потеряно время и утерян контроль за положением самолёта в воздухе, инструктор передоверил курсанту пилотирование самолёта. Итог - весь экипаж погиб. Радиооборудование самолета и организация воздушной радиосвязи были следующими. Командной радиостанцией была УКВ радиостанция Р-800 "Клён". Ранее она обозначалась как РСИУ-3 (радиостанция самолёта истребителя ультракоротковолновая, третий вариант) и была адаптированной копией американской командной УКВ радиостанции, разработанной в составе радиооборудования для бомбардировщика дальнего действия ТУ-4 (копии американской летающей сверхкрепости В-29). Эта радиостанция стала универсальной для всей истребительной и фронтовой бомбардировочной авиации. Диапазон частот 100-150 МГц, с возможностью выбора четырёх фиксированных частот с шагом через 83,3 кГц, мощностью 6 Вт. Выходная лампа ГУ-32, с амплитудной модуляцией (АМ). Она комплектовалась кварцами, радиолюбителям они хорошо известны под индексами А и Б, для передатчика и приёмника, с номером фиксированной волны. Например, А-57 и т.д., до номера 601. Вся эта маркировка и усложнения в обозначениях применялась якобы для сохранения тайны, поэтому надо было пользоваться специальной таблицей для перевода номера в фиксированную частоту, что было крайне неудобным и на моей памяти был связанный с этим трагический случай со стратегическим ракетоносцем ТУ-95, о чём я ниже упомяну. В хозяйство радиста входила связная КВ авиационная радиостанция (радиопередатчик ) Р-805 "Ока" c двумя блоками и рабочей частотой от 2,15 и до 12 МГц, с мощностью 30-90 Вт и её модификация Р-806 "Кама" с тремя блоками и рабочей частотой от 2,15 до 20 МГц, с мощностью 30-120 Вт. Эти радиостанции устанавливались и на транспортных самолётах ИЛ-14, Ил-28, АН-12. Позднее, в Афганистане, в аэропорту Кабула я лазил по брошенным советским и зарубежным самолётам и вертолётам и обнаружил в ИЛ-14 три блока от Р-806, которые демонтировал и увёз домой. Один из блоков (мощности) был с завода загерметизирован специальной заглушкой и в Афганистане, видимо, воздушным радистом не использовался. Позднее, вместе с американской авиационной радиостанцией, до сих пор мною не идентифицированной, они легли в основу мого личного радиотехнического собрания (ныне более 100 экземпляров) и сделали меня до конца жизни больным неизлечимым коллекционным заболеванием. Приемником на ИЛ-28 был УС-П (он же ПР-4п) образца конца 30-х годов. Надо сказать, что блоки передатчика располагались в нижней части кабины стрелка-радиста и настраивать их надо было до посадки в самолёт, что делало невозможным перестройку рабочей частоты во время полёта. Но радисты ухитрялись, если в этом была необходимость, перестраивать передатчик, убирая сиденье и садившись на входном люке с парашютом. К счастью, это приходилось делать нечасто, чаще при перелётах на рембазу и на специализированные заводы по ремонту в Омске и Челябинске, когда набор из двух рабочих частот был недостаточным. Передатчик с лампой ГК-71 на выходе был достаточно надёжен, имел встроенный калибратор, позволял настраиваться точно, был прост в эксплуатации. Приём же был более сложен. Размещение приёмника в кабине было крайне неудачным. Я уверен, что разработка рабочего места проводилась явно не радиолюбителем, не говоря уже о мнении воздушного радиста-профессионала. Пользование радиоприёмником было затруднительным, тем более, что его радиотехнические параметры 30-х годов были для современного самолёта 70-х годов совершенно неудовлетворительными. А лучшего наши инженеры почему-то предложить не могли или не хотели. С приёмником, где разбивка между ближайшими частотами 125 кГц, поддерживать радиосвязь при полётах в ночное время было очень непросто. Радиосвязь на ИЛ-28 была только в радиосети полка, маршрутные полёты на полигон с бомбометанием занимали в среднем 1 час 30 минут, и если имелись проблемы со связью, перенацеливание полётного задания, либо иные сбои, то штурман не успевал выполнить прицеливание, и был вынужден выполнять повторный заход, что снижало общую оценку. Вряд ли в реальных боевых условиях империалист-противник дал бы такую возможность, и штурман экипажа не имел бы неприятную возможность присутствовать на разборе руководителя полётов. При радиосвязи мы пользовались обычным авиационным "Щ" кодом, то есть никакого скрытного управления не было. Кодирование было примитивным, например, аэродром вылета кодировался номером 151, а полигон 152; сброс или не сброс авиабомбы обозначался номером 121 и 215. Специальной переподготовкой радистов в авиаполках не занимались, хотя в эскадрилье по штату был летающий начальник связи, и не летающий начальник связи авиаполка. У нас был свой радиокласс, оборудованный ПУРК-24, тренажером с радиотелеграфными ключами, а также специальный класс по воздушной подготовке, поскольку мы были ещё воздушными стрелками. В нашем ведении на самолете была кормовая пушечная установка ИЛ-К-6 калибра 23мм. Но серьёзной практической, не говоря уже о теоретической, подготовки не было. Из-за несоответствующего инженерного оборудования полигона мы практические стрельбы не выполняли. Куда более важными были политические занятия и их пропуск расценивался как ЧП со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями. Вспоминая то время, я убеждаюсь с сожалением, что "если завтра война", то всё бы было, как в июне 1941 года. Темп радиопередач был небольшим и в основном определялся возможностями наземного радиста-оператора радиостанции Р-118 какого-нибудь рядового Хаджимуратова, который по-русски не мог что-то сказать связно. Но это не его вина, а тем более не наше русское обывательское национальное небрежение, а абсолютно недостаточный уровень армейской подготовки как в допризывное, так и в начальное военно-служебное время. Хотя при коммунистической системе был ДОСААФ, который сделал для Армии очень много полезного. Интересно, а как нынешние, такие же крупные животом и облысевшие российские генералы, хотят получить солдат-специалистов для профессиональной армии? Откуда и из чего? Сеанс радиосвязи по указанным причинам мог занимать по 10 и 15 минут непрерывного радиообмена и даже без желания его можно было сверхлегко контролировать, тем более у нас на приграничном театре. Причём, ограничений на радиосвязь в полете не было, можно было хоть всё время от взлёта до посадки давать знакомое всем "Ж". Следует отметить, что летали мы тогда достаточно интенсивно, 4 раза в неделю и с курсантами, в основном по погодным условиям в весенне-летний период, когда видимость по авиационному жаргону "миллион на миллион". Летали преимущественно днем, так как полеты с курсантами были учебные. В обычном советском лётном училище, в случае не усваивания курсантом техники пилотирования, всегда ставился вопрос о его отчислении, как неперспективного, либо его переводили на более простую авиатехнику в транспортной авиации, или на наземную должность. С иностранными курсантами мы возились до победного конца, их общий налёт был не менее 200-250 полетов. Отчисления за неуспеваемость практически не было. Многих наших выпускников афганцев я встретил позднее на аэродроме Шинданд в 1979 году, по прибытию для оказания помощи афганскому народу - так тогда именовались советские боевые действия в Афганистане. Денежное содержание в Советской Армии применительно к авиационным радистам было, по моему мнению, вполне удовлетворительным. При средней зарплате инженера в 150-200 рублей радист имел со всеми доплатами содержание в 200-220 рублей, при этом он получал полное питание в летной столовой из расчёта 76 рублей в месяц. Кроме того, ему полагался полный комплект общевойскового обмундирования вместе со специальным лётным. Коммунистический режим одевал и обувал лётный состав очень хорошо, и особенную гордость составляла лётная кожаная (в обиходе называвшаяся "шевретовая") куртка коричневого цвета, очень удобная и редкая, ведь тогда не было турецкого и китайского ширпотреба. Её (как и другие предметы обмундирования) нужно было с определённой периодичностью сдавать для замены на новую в ЛТО (летно-техническое обмундирование), и для всех было головной болью, как ухитриться не сдавать прежнюю в обмен на новую. При увольнении в запас или списании с лётной должности куртку не отбирали, а продавали с учётом износа. Выкручивались по всякому, а в Афганистане как куртку, так и совсем новое обмундирование списывали на сгоревший вертолет - можно было подумать, что летали на задание не с авиабомбами и ракетами, а с ворохом армейской одежды и обуви. Но всё это проходило очень даже хорошо. Как всегда и ранее - война всё спишет! Конечно те, которые по званию и должности были повыше, и не такие трюки проделывали, но уже с дорогостоящей техникой и оружием. Мне до сих пор непонятно, для чего надо было заменять изношенное старьё на новое. Но Ленин говорил про социализм - это учёт и учёт. Конкретному социализму это не помогло! Мы интенсивно летали и в осенне-зимнее время, для поддержания своего летного мастерства в сложных метеоусловиях, ночью и т.д. в соответствии с наставлениями боевых уставов. Общий налет был не менее 200-250 часов в год, хотя минимальный налет на ИЛ-28 был 50 часов, для получения выслуги год за два. Налетав 12 лет, радист мог уйти на пенсию независимо от возраста, и это было огромным преимуществом по сравнению с гражданскими инженерами и техниками, а во фронтовом Афганистане шёл год за три. В возрасте 35 лет, имея льготную выслугу в 26 лет, я ушёл на пенсию, чем по прибытию на постоянное место жительства в Россию из Киргизии вызвал у районного военкома большое уныние. Характерно, что во время моей службы никогда не было переноса полётов из-за отсутствия топлива (керосина) и, читая о налёте военных пилотов в России по 20-25 часов в год, как-то в голове не укладываются преимущества нового, капиталистического строя в РФ. Должен сказать, что мы все периодически подтверждали свою классную квалификацию. За первый класс выплачивали 10 рублей, но по тем временам и они были деньгами. Отпуск полагался в 45 дней, не считая бесплатной дороги на себя и двух членов семьи (у не летающего технического состава он был 30 дней), причем дорога учитывалась в общем сроке). Были определённые преимущества при получении жилья, устройстве детей и пр. Очень неприятной процедурой были ежегодные врачебно-лётные комиссии (ВЛК). Все тщательно скрывали свои болезни, лишь бы удержаться на лётной работе, при каком либо медицинском нарушении следовал перевод на наземную должность, а в худшем случае и увольнение в запас, с получением свидетельства о непригодности к летной работе где бы то ни было. В этом случае ты становился абсолютно никому не нужным, и дальнейшее трудоустройство зависело от собственной расторопности. Приведу пример. На самолёте ТУ-95К при дозаправке топливом в полете от самолета-танкера оторвался питающий шланг - огромная резиновая металлизированная труба и начала бить по фюзеляжу, разбив при этом блистер (прозрачная крышка кабины) второго радиста с повреждением глаз. Самолет посадили с большим трудом, но ставший одноглазым радист родине уже не нужен, пенсия недостаточна, устраивайся в дальнейшем сам... Продолжение следует...
Радист: Окончание. В транспортной авиации. Вертолетный полк. В 1979 году в результате исключения из боевого состава ИЛ-28, который был в учебном процессе заменен на МИГ-17, два члена экипажа стали лишними, это штурман и радист. Да и летчикам пересаживаться с дозвукового бомбардировщика на сверхзвуковой истребитель было не очень комфортно. У кого была возможность, те ушли на пенсию, другие на наземные должности, связанные с преподаванием. Мне повезло, я получил предложение перейти в транспортную авиацию на самолет в Алма-Ату, либо на транспортный вертолет МИ-6 в Джамбул. Я с группой товарищей выбрал вертолет. Знакомство с радиотехническим оборудованием вертолета было быстрым, тем более на нашем аэродроме в Токмаке они изредка садились, и я имел общее представление об этом типе летательного аппарата. Должен заметить, что на предыдущей службе и позднее очень большую пользу я получил от своего занятия радиолюбительством со школьных лет. Освоение новой радиотехники для меня было всегда несложным. Неприятностью было то, что летая радистом, я не мог иметь свой личный радиолюбительский позывной, и это недоверие ко мне, защищавшему государство на военной службе, даже казалось оскорбительным, но приходилось с этим мириться. На мой взгляд, любой радиолюбитель второй и даже третьей категории со знанием телеграфа и опытом работы в эфире 3-5 лет вполне может практически сразу сесть на место авиационного радиста, при условии соответствующего здоровья и, конечно, желания. Эти люди и сегодня являются в военной связи крайне предпочтительными. Вертолет МИ-6 по нынешним временам, не говоря о конце 70-х годов, является гигантом с максимальной взлетной массой 42 тонны. Грузоподъёмность 12 тонн. Для сравнения, фронтовой бомбардировщик ИЛ-28 имел взлётный вес 23 тонны, а грузоподъемность всего 3 тонны авиационных бомб. Экипаж МИ-6 шесть человек. Радист один. Он же и стрелок, поскольку вертолет вооружен одним крупнокалиберным пулеметом А-12,7. Хотя по штатному расписанию пулемет обслуживает штурман. Радиооборудование вертолета: радиостанция Р-832 с метровым и дециметровым диапазонами, были и более древние типа Р-801"Дуб", но пятиканальные и без кварцев. КВ радиосвязное оборудование состояло только из передатчика Р-807 "Дунай" -поздняя модификация 1-РСБ-70, последняя является копией американской командной авиационной радиостанции AN/ART-13 c летающей сверхкрепости В-29. Он имел 18 каналов предварительной настройки, выходная лампа ГК-71, диапазон 1,5-18 МГц. Мощность в антенне 10-90 Вт. У радиолюбителей этот передатчик почти не встречается, в силу того что настраивался по специальным табличным данным, не имея возможности непосредственно настраивать на него по частоте приёмник УС-9. Рабочее место радиста на МИ-6 отличное, чувствуется внимание к этому компоновочному аспекту в КБ Миля. Единственным недостатком является маленькое (20х30см) оконце для внешнего обзора, и единственный аварийный люк на двоих с борттехником для покидания вертолета, что в моей жизни, к счастью, делать не пришлось. Впрочем, я сомневаюсь, удалось бы это сделать при размахе несущего винта 35 метров, и я в своей службе не помню ни одного случая, что бы покидание вертолета таким образом было удачным. За обеспечение радиосвязи в ВТА (Военно-транспортная авиация) отвечает также воздушный радист - начальник связи эскадрильи. Начальник связи полка тоже летающий. Летали мы в основном по воздушным трассам местных авиалиний министерства гражданской авиации. Полеты редко проходили на высотах более 1 000 метров и связь приходилось держать с диспетчерскими службами гражданской авиации, обеспечивающими перелеты как своих, так и наших бортов. А поскольку на этих должностях чаще работали операторы-женщины, то работать с ними было сплошным удовольствием. Работали в телефонном АМ режиме. Радиообмен не отличался от гражданских бортов и только у диспетчеров значилось, что по заявке следует военный борт. Работа телеграфом отсутствовала полностью, и это здорово расхолаживало нас.Здесь мы были полностью бортовыми гражданскими радистами, только в погонах и с разницей в оплате труда. Гражданские бортовые радисты имели значительно более высокую заработную плату. Иногда нас привлекали к поиску и спасению космонавтов в случае их нештатного приземления, а также к другим поисковым работам, связанным с выполнением космическим программ. Мы заранее слетались в Караганде, там базировалась профильная поисковая авиаэскадрилья, и нас придавали на её усиление. Эти полеты были весьма интересны, мы были очевидцами определенных моментов космической истории. После постановки поисковых задач мы разлетались по необъятной казахстанской степи от Караганды до Джезказгана в поисках спускаемого аппарата. Поздней осенью 1979 года командир нашего полка подполковник Р. был вызван в штаб армии в Алма-Ате. По его обратном прибытии личному составу полка была поставлена задача быть готовым к перебазированию. На все давалась одна неделя. Собрали все, что можно было за такой срок собрать, включая полковое знамя и официанток со столовой, хищной стаей поднялись в воздух и перелетели на аэродром Чирчик под Ташкентом. Переночевали на базе Ташкентского танкового училища и поутру, приняв на борты воздушно-десантную бригаду, мы прилетели в Термез, на границе с Афганистаном. В многочисленных фильмах, телевизионных передачах, исследованиях историков начало введения советских войск в Афганистан трактуется как внезапное сюиминутное решение, принятое в приватной беседе членами Политбюро. Не думаю, что это было так. Мы вылетели не в конце декабря 1979 года, а значительно раньше. Не менее чем за полгода уже была поставлена задача последовательной подготовки введения в Афганистан войск. Конечно, мы об этом ничего не знали. В то время было напряженное положение в Иране, газеты пестрели сообщениями о плохих отношениях с шахом Реза-Пехлеви и, по нашим предположениям, грешным делом думали, что наша дорога туда. Последущие события показали, что мы ошибались. Поскольку аэродром Термез был небольшим и прием более чем 40 наших вертолетов парализовал его наверное, то мы были переброшены на аэродром Кокайды, также расположенного вблизи Термеза. Там базировалась авиация ПВО с самолетами МИГ-21. Почти одновременно с нами стала сосредотачиваться другая транспортная авиатехника, прибыли громадные "Антеи"-АН-22, ИЛ-76, АН-12. Нам стало ясно, что затевается что-то серъезное. Я, будучи радистом, имел возможность постоянно слушать радио "Свобода", "Би-Би-Си", "Голос Америки". Должен сказать, что это скопление авиатехники на границе осталось незамеченным, значит и вражеская разведка оказывалась не всегда начеку. Сообщалось обо всем, но о том, что в СССР передислоцировано к южным границам огромное количество авиации, ничего не говорилось. Впоследствие, в Афганистане, я всегда отслеживал информацию, которую давало Би-Би-Си и другие вражеские голоса по оценке действительности, и должен сказать, что очень часто она не соответствовала действительным афганским событиям, а порой сильно извращала их. Не всегда информационные возможности у капиталистов были такими, какими постоянно пугали нас внутри Союза! Облет приграничной афганской территории мы начали значительно раньше введения войск, но с обязательной посадкой только на своей территории. Для обеспечения связи всегда поднимался один вертолет на высоту 3-4 тысячи метров, выполняя функции ретранслятора с вертолетами-разведчиками. Радиосообщения транслировались руководителю полетов и далее до Москвы, как в анекдоте "здорова кума, купила кабана". Мы диву давались, как нами напрямую руководили известные по нашему раннему описанию генералы из высоких штабов, многие времён Второй мировой войны! Доходило до абсурда. Памятен первый боевой эпизод. Пара наших МИ-8 выполняла разведывательный полет над Афганистаном и обнаружила группу вооруженной конницы. Соответственно доложили на вертолет-ретранслятор, а оттуда сообщение дошло до самого верха. Замечу, что самостоятельно нам открывать огонь запрещалось. Сверху дали указание уточнить количественно группу, затем чем вооружены и т.д. Тем временем товарищи басмачи, видя, что железные птицы не стреляют, после некоторой паузы открыли огонь с целью выявить прочность наших вертолетов, и пробили на одном из них расходный топливный бак, в связи с чем экипаж был вынужден произвести аварийную посадку. Второй вертолет сел рядом и забрал на борт экипаж пострадавшего вертолета. Поднявшись, второй вертолет доложил по ретранслятору о проишествии, и поскольку дело было к вечеру, вернулся, и по их рассказам была восстановлена полная картина происшедшего. Хуже всего было то, что на всех летательных аппаратах имеются секретные радиоблоки системы опознавания "свой-чужой", которые снабжены устройством автоматического подрыва при перегрузках в случае падения на землю. Экипаж был обязан нажать кнопку ликвидации, подорвав эти блоки, поскольку перегрузки, при которой эти блоки автоматически уничтожаются, не было. Но в той панической ситуации кнопки подрыва были забыты, пострадавший экипаж бежал к второму вертолету, как команда в олимпийском забеге. Большое начальство стучало сапогами, но лететь срочно назад для исправления роковой ошибки было нельзя - наступила ночь. Дождались утра, подняли два вертолета МИ-8. По прибытии на место проишествия выявилось, что неизвестные басмачи-конники орудуют во всю, отрывая от вертолета все "с мясом", что могло пригодится в натуральном хозяйстве. Увидев вертолеты, они вновь разбежались. Посадив один вертолет, экипаж своими силами попытался подорвать секретные блоки, но сделать это не удалось. Сверху поступила команда - поджечь весь вертолет, без указания, как это сделать. Израсходовали весь боезапас, но машина гореть не желала. Тогда слили остатки керосина и кое-как запалили железную птицу, после чего быстро улетели назад. За этот полет экипаж был представлен к правительственным наградам. Так досрочно начиналась война. 27 декабря 1979 года мы, уже по политическому решению, вступили в Афганистан. Хорошо помню мой первый перелет в составе одной машины МИ-6 и группы сопровождения с МИ-8 и посадкой на аэродроме Кабул. Прилетели во второй половине дня. Перелет был сложен, но благополучен; географическая высота аэродрома более 2 000 метров, в тот год стояла холодная зима, выпало много снега. В период перелёта и позже никакого взаимодействия с помощью средств КВ диапазона не было. Как будто их не существовало. Мне это непонятно до сих пор. В Афганистане была знаменитая 40-я армия, множество авиации, мы базировались по всему Афганистану и на протяжении 2-х лет с 1979-81 год, когда я находился там, воздушные радисты востребованы не были, и мы летали в общем балластом. Думаю, что высокие начальники из Генштаба в Москве не знали, что на вертолетах есть радисты, которых можно было широко использовать как по сбору информации, так и по взаимодействию с другими родами войск. Понятно почему - во Второй мировой войне вертолетов не было! Приведу пример. Дали команду на перелет группы вертолетов в населенный пункт Гардез, а с кем осуществлять взаимодействие, на каких частотах, в какое время и т.д. неясно - летите, и всё. Подлетаем. На аэродроме тишина. Снижаемся. Ни советского, ни исламского флага нет, чья власть, непонятно. Решили сесть одним бортом, остальным встать в круг, и если что не так, прикрыть огнём. Сели. Наконец появился наш советник, один. Вроде басмачей нет, и он рад до смерти, что теперь не один. С взаимодействием в наземных войсках были очень большие, и чисто технические проблемы. Как опознать своих и чужих? Ведь радиосети абсолютно несовместимы. У сопровождавших нас десантников была радиостанция Р-129, ламповая, КВ диапазона 1,5 - 11,0 МГц, с дискретной сеткой частот через 10 кГц, мощность 3 Вт, вес 20 кг, режимы АМ, ОМ, ТЛГ. У танкистов Р-123м, УКВ, 20-52 МГц, ЧМ, 20 Вт. У разведчиков Р-107м, УКВ, 20-52 МГц, ЧМ, ТЛГ. У нас УКВ 100-150 МГц, АМ, КВ 1,5-18,0 Мгц, АМ, ТЛГ. Единственным радиосредством взаимодействия с нами была радиостанция Р-832 на КШМ (броневая командно штабная машина), но их были буквально считанные единицы. Доходило до того, что для опознания своих бойцы расстилали на снегу солдатские одеяла! Как до 1941 года, в довоенное время. Только в 1981 году появилась радиостанция "Эвкалипт" с авиационным диапазоном. Вот как товарищи генералы и маршалы собрались на войну и начали воевать. Вроде все боевые, а элементарной военной грамотности не было. Наши авианаводчики, дававшие целеуказание, были оснащены радиостанцией Р-809, диапазон 100-150 МГц. Но мощность была ничтожной, всего 1 Вт, при этой никакой системы ЗАС (засекреченная автоматическая связь). То есть любой желающий мог собирать всю информацию на УКВ без проблем. Что и делалось противником, с куда более совершенной японской и американской радиотехникой. Все это полностью позже повторилось в Чечне. Теперь о тыловом обеспечении. Прилетаем на новый аэродром, тарелки есть, ложек и вилок нет. Проходит день, второй. Начали делать самодельные, деревянные. А каково тем, у кого ложек и вилок навалом, а тарелок нет? Наиболее тяжелый вопрос был с погибшими. Ведь собрались воевать, значит потери неизбежны. Тела укладывали в цинковые гробы, знаменитый груз 200, затем обшивали досками и укладывали штабелями. Наверное, кто-то в Москве докторскую диссертацию защитил на эту тему. Гробы надо запаивать, а паяльной кислоты нет. Пайка не держится, герметичности нет. Видно пайку, и ладно! Запихали бедного защитника афганской чужой родины, заколотили и вперёд, везем по воздуху в Кокайды через границу, при каждом сопровождающий. Прилетели. А жара 40 градусов, все разгерметизировалось, из гробов жижа течёт, дух стоит адский, а ближайший самолет через 3-5 дней. Что бедный сопровождающий привезет? Свои потери мы сами до места возили, было проще. Затем организовали специальную авиационную труповозку, АН-12, известный в войсках как "черный тюльпан". Так протекали наши будни. В стратегической авиации. Через два года нам прислали замену. Должен отметить, что учитывая наши боевые заслуги, нам дали возможность выбора места дальнейшей службы. Я давно хотел попасть в порядочную авиацию, и с радиолюбительской точки зрения это была дальняя стратегическая на самолетах ТУ-95, и я единственный из нашего авиаполка поехал к новому месту службы, распрощавшись с ВТА навсегда. Подводя итог моей службы в последней, хочу сказать, что по радиолюбительскому взгляду она интереснее, чем на ИЛ-28. Были разные аэродромы, люди, встречи, радиотехника. Наша тяжёлая бомардировочная авиадивизия имела около 50 стратегических бомбардировщиков ТУ-95К. Базировалась в районе Семипалатинска. Состояла из двух авиаполков по 20 - 25 боевых машин. Прибыв на новое место службы, я был поражен размером самолета. Полетный вес 182 тонны. Дальность полета более 15 000 км, продолжительность 12-15 часов, с дозаправкой в воздухе. Самолёт был исключительно экономичный, так расход топлива в крейсерском режиме для всех четырёх двигательных установок был 5 000 литров в час, а рабочая заправка топлива 87 000 литров. Считайте дальность сами. Радиосвязное оборудование. Во-первых, та же 1-РСБ-70, но здесь она на вторых ролях. Основной радиопередатчик Р-837 "Гелий", диапазон 3-24 МГц, мощность в телефоне АМ 60 Вт, в телеграфе 250 Вт. Радиопередатчик обеспечивает симплексную и полудуплексную радиосвязь. Имеет 18 заранее настроенных каналов. Выход на параллели из ГК-71. Применялся также передатчик Р-836 "Неон", более поздней разработки. Диапазон плавный, 1,5-24 Мгц. Остальные параметры, как у Р-837. Настройка передатчиков осуществлялась по табличным данным. У меня имеется подозрение, что эти передатчики сделаны по зарубежным аналогам, как леди РСБ-70, но, как обычно, хуже. Приемников было два, УС-8, с дистанционным управлением. На рабочем месте радиста было два пульта УС-8, пульт Р-836 и РСБ-70. Антенн было две, одна для РСБ-70 длиной 21 м., и вторая покороче для Р-836. Что касается моего личного мнения о приемнике УС-8, то это был не лучший вариант. Конечно, по удобству пользования. Лучше бы подошел Р-311, у него растяжка в 20 кГц, а не 50 кГц, как у УС-8. Р-326 то же был бы не плох. Можно было использовать эти общеармейские приемники, но "дедушку" Туполева, видимо, уговорили на свой, специфичный авиаприемник. Но это моя точка зрения, как радиолюбителя. Работали в основном только на Р-836. Из всех типов авиации организация связи в стратегической была самой совершенной. Экипаж ракетоносца состоял из 9 человек, но было дополнительное кресло еще для одного члена. Из них двое размещались в кормовой части самолета. Это второй радист и КОУ (командир огневых установок). На самолете были три сдвоенных пушечных установки типа АМ-23. Второй радист сидел сразу за кормовым стрелком и имел два огромных боковых блистера и две прицельные станции соответственно, а так же пульты управления радиостанциями и приемниками. В передней кабине располагались остальные члены экипажа. Впереди два летчика, слева командир, справа второй пилот, или его помощник. В целом самолет именовался кораблем. Далее по ходу справа размещался бортовой техник ( "кочегар" по летному прозвищу). Он отвечал за работу четырех двигательных установок суммарной мощностью 60 000 л.с. и всего основного оборудования. Напротив сидел штурман корабля. Далее за ним второй штурман, который отвечал за функционирование всего радиооборудования, связанного с крылатой ракетой Х-20 "воздух-море" (предельная зона поражения противника 360км) и помогал первому штурману. Рабочее место старшего радиста экипажа было самое лучшее из всех, оно располагалось на возвышенности ( троне, как мы её обозначивали). Над головой был большой круглый блистер, который позволял видеть все на 360 градусов, кресло было вращающееся, и старший радист был самым "обзорным". Я видел весь самолет сверху и это было приятно, за что большое спасибо "дедушке" Туполеву! По всей авиации это лучшее место радиста. В распоряжении старшего радиста, помимо радиосвязного оборудования, была пушечная установка. Рядом с прицелом размещался астрокомпас АК-53, и по команде штурмана во время полета старший радист снимал с него показания. На ТУ-95К старший радист являлся начальником воздушной связи корабля. Вождение самолета в основном осуществлялось с помощью астроориентации с привлечением радиопеленгаторных баз "Комета". Местоположение корабля определял старший радист и затем давал данные по месту самолета штурману. В полете наиболее активно, как говорится не смыкая глаз, работали три члена экипажа. Это штурман, который контролировал маршрут, "кочегар" следил за работой силовых установок и старший радист, который был постоянно на связи. Остальные члены экипажа могли попеременно вздремнуть. Для того, что бы представить, в каких условиях приходилось работать трем бессменным членам экипажа, попробуйте сесть на табурет и в течение 12-15 часов не вставайте. А ведь надо постоянно работать! Между прочем, отдельного туалета в самолете нет. Но самым неприятным на самолете для старшего радиста было то, что рядом с его местом на фюзеляже размещался проблесковый маяк красного цвета, и весь полет он в буквальном смысле бил по глазам. Попробуйте смотреть на эти отблески 15 часов! Кстати, о проблесковых маяках. Когда сообщили о столкновении двух самолетов в ночном небе Швейцарии, почему-то никто не отметил, что командир башкирского самолета ТУ-154 своевременно не обнаружил сближающиеся на пересекающихся курсах проблесковые маяки транспортно-почтового Боинга, которые отчетливо фиксируются на расстояниях не менее 20 км. Командир был обязан их увидеть, и принять самостоятельное решение на изменение курса или высоты полета для предотвращения столкновения. И только потом доложить наземному диспетчеру, и по его указанию возвратиться на безопасный эшелон полета. И все, катастрофы бы не было. Тем более, по инструкции он обязан принять все меры по расхождению самолетов. Ладно, на Боинге везли почту, самолет на автопилоте, может в карты играли, а если были в экипаже дамы, то занимались и чем-то иным. Но ведь наш пилот вез людей, детей. Значит, в экипаже не было осмотрительности, визуального контроля, доверились полностью наземному диспетчеру, при этом видели, что опасное сближение продолжается, но ждали команды с земли. Я считаю, что командир ТУ-154 был преступно халатен, и в условиях не так уж сложной ситуации мог избежать столкновения. И психологически, и профессионально он должен был это сделать. Передоверился наземным службам, убил себя, пассажиров. У нас в экипаже этого никогда бы не произошло. Летая по всему Тихому океану, Ледовитому и Атлантике, и пересекая воздушные трассы без всякого разрешения от кого бы то ни было, мы делали это с величайшей осмотрительностью и никогда не лезли на рожон, избегая аварийных ситуаций. Хотя по понятным причинам услугами наземных диспетчеров не пользовались, и не докладывали им о себе типа: здесь летит стратегический ракетоносец ТУ-95 с пересечением океана и вы, ребята, извините нас, что мы вашу трассу нарушаем в неположенном месте и на не рекомендованной вами высоте. Конечно, они нас видели и сами предупреждали подконтрольные борты, и я догадываюсь, как они на нас мягко ругались, но что делать, если у нас, кроме всего прочего на борту пушки и крылатая ракета. А вдруг у этих русских ракет ядерные боеголовки? Вот так бывает в жизни, мы доверяемся тому, кто не готов, и зря! По текущей работе радиста. Получив на предварительной постановке маршрут полета, составляю свой бортовой журнал, в который указаваю контрольные точки выхода на связь. В среднем в полете это одна радиограмма за 1-1,5 часа. Боевой порядок самолетов всегда пара. Один ведет связь в радиосети с Москвой, второй в радиосети авиадивизии. В инструкции экипажу пишется, что бортовая радиостанция позволяет держать уверенную связь на расстоянии не менее 4100км. Практически мы держали связь на 10 000 и более км со слышимостью не менее 3-х баллов. Надо отдать должное операторам в Москве. Там были радисты высочайшего класса. Да и мощности передатчиков центров радиосвязи были далеко за 50 квт. Аналогичные были и на периферии по дальневосточной дуге. Я, пожалуй, первый применил электронный ключ в своей работе и скажу, что он здорово помогал. Работали мы с помощью сигнальной таблицы ТС-13911, это книга в металлическом переплете со страницами. В журнале были нанесены основные сигналы, к примеру:" выполнил пуск", и перед ней выкладывались так называемые цифровые ключи. Они давались на сутки и затем менялись. Радист должен был ножницами разрезать эту страницу и аккуратно вставить в направляющие. Получалось число, например, 53141, а завтра уже было 12147. Так секретился радиообмен, работали, как правило в дуплексном режиме. После передачи наземный радист повторял принятую радиограмму, и в случае расхождения я мог в любой момент его поправить. Что касается частот, то я считаю, они использовались не особенно грамотно, порой в радиовещательном и радиолюбительских диапазонах. Чем это вызывалось, не знаю. Отвечавший за распределение радиочастот по всему СССР и вне его, институт ИЗМИРАН регулярно давал свои прогнозы, но их использовали редко. В экипаже всю работу на КВ вел старший радист, второй радист только спал вперемешку с приемом пищи. Но у него и возможности такой не было - сигнальная таблица со всеми радиоданными была только у старшего радиста. Почему так, без дублирования, непонятно. Секреты боялись разглашать? В аварийных или иных ситуациях с нарушением прохождения радиоволн при полёте над океаном мы имели возможность воспользоваться радиосвязью пассажирских, торговых и рыболовных судов Министерства морского флота СССР как ретрансляторов. Соответствующие инструкции (закрытые) по правилам радиообмена были у каждого судового радиста. Но мы этим практически не пользовались, хотя при прохождении контрольных точек в океане в ряде случаев проверяли на УКВ этот тип связи. Связь была чёткой, но только не с "рыбаками". К этому они относились халатно, спустя рукава. У них на первом месте величина улова, а не защита отечества. Нам, конечно, хватало и собственных приключений. Был такой случай. У старшего радиста разгерметизировался верхний блистер, а он в это время пристегнут не был, и его высосало вместе с полетной документацией. Ни радиста, ни документацию, естественно, в океане не нашли. С тех пор включили в карту контрольных докладов:"документация пристегнута, радист пристегнут". Летали мы в среднем два раза в неделю. Полетные задания у нас были различными. Часть заданий была напрямую связана с радиотехнической разведкой. Мы поднимались и шли вдоль китайской границы, в том числе используя китайско-монгольский участок , до Дальнего Востока и возвращались назад, производя наблюдение за работой средств ПВО КНР. Надо сказать, что при нарушении нами границы (конечно, при ошибке штурмана, непреднамеренно) ПВО Китая истребители перехвата в воздух не поднимали, но дипломатические скандалы и шум, конечно, были. В одном из наших полётов в результате случайной ошибки штурмана была нарушена граница Китая. В результате этого инцидента штурману экипажа, кстати весёлому и доброжелательному парню из Казахстана, пришлось расстаться с лётной работой. В ряде полетов мы шли вдоль тихоокеанского побережья США, но в целом на некотором удалении, что бы не провоцировать истребители - перехватчики ПВО США, на достаточном расстоянии для пуска крылатых ракет по объектам противника. Сопровождение американскими перехватчиками было практически постоянным, но наглого и опасного сближения с нами, как это делали с нашими ракетоносцами в Атлантике истребители НАТО, не было. И мы старались вести себя аккуратно. Конечно, в случае нанесения нами ракетного удара по территории США, шансов благополучно вернуться у нас практически не было. Это мы знали. Осуществлялись так же полёты по арктическому маршруту через полюс к канадскому побережью, и к восточному побережью США через Атлантику с облётом Европейского континента. Здесь специально отмечу, что ракет с ядерными боеголовками при полётах за пределы границ СССР мы никогда с собой не несли. Хотя в официальной пропаганде СССР, да и в средствах массовой информации за рубежом о полетах нашей стратегической авиации с ядерным вооружением на борту сообщений было сколько угодно. Но основной нашей задачей был поиск авианосцев противника. Дальность нашей крылатой ракеты Х-20 "воздух-море" была порядка 350 км, а палубные самолеты радиолокационного обнаружения целей типа Е-2С "Хокай" могли определять нас на расстоянии значительно превышающего предельную дальность нашей ракеты, поэтому скрытный подлет к авианосцу для его поражения был весьма проблематичен. При нашем обнаружении с палубы авианосца поднималась дежурная группа перехватчиков, обычно типа F-14А "Томкэт". Они приближались к нам порой на очень близкое расстояние, до 10 метров. Но пилоты авианосной авиации США имели, как правило, очень высокую технику пилотирования и не допускали, как пилоты НАТО, лётных инцидентов и аварийных происшествий. Поиск осуществлялся с использованием бортовых РЛС, данных космической и радиотехнической разведок и чаще был успешен. Были и запоминающиеся эпизоды. В одном случае из-за неполных данных разведки пара ТУ-95 не смогла обнаружить авианосец "Китти хок". Подняли нашу пару. У нас командир КОУ-2 (кормовой огневой установки) взял с собой в полёт плакатик с английской надписью: "Где Китти хок?", выполненный его дочкой-школьницей. При подлёте к предполагаемому месту нахождения авианосца нас взяли на сопровождение палубные истребители. Сближение самолётов было минимальным, несколько метров, и мы отчётливо видели лица улыбающихся пилотов, один из них был негром, что нас сильно удивило, мы как то пропагандистски считали, что в США негры забиты и угнетены, и не имели доступа к выполнению сложнейших задач боевого пилотирования, а пилоты должны быть только белыми. Командир огневой установки прилепил изнутри плакатик к боковому остеклению кабины, и вопросительными жестами дал понять, что мы ищем их корабль, и просим указать точное направление подлёта к нему. Один из пилотов поднял руку с показом направления поиска авианосца и, со своей стороны, указал на нижние бомболюки "Ребята, откройте, покажите, что у вас там подвешено!", и поднырнул под фюзеляж. Нам на родине внушали иные понятия о воспитанности, поэтому открыть люки просто так мы, конечно, не могли. Думаю, нас американские пилоты правильно понимали, тем более в этом конкретном полёте наш бомболюк был пустым, без ракеты. Мы получили возможность спокойно пролететь над авианосцем и сделать фотофиксацию, хотя американцы до конца не были уверены в отсутствии у нас ракетного вооружения. Отмечу, что второй пилот истребителя сопровождения, зажав ручку управления ногами, в это время вёл съёмку. Наш командир КОУ в шутку взял в руки обычный китайский термос, и приставил его к глазу, имитируя встречную фотосъёмку. Американского пилота это новое фотосредство русских чрезвычайно заинтриговало и он, максимально приблизившись к нам, снимал на видеокамеру крупным планом наше новое секретное термосное вооружение. Вообще, в этой технике они нас оставляли далеко позади. У нас для такой съёмки был чрезвычайно громоздкий аппарат, ручное пользование которым было крайне неудобным. А лёгкие бытовые фотокамеры "Зенит" и "Зоркий" брать с собой в полёт было категорически запрещено. Но их втихую проносили, и у меня сформировался домашний фотоальбом по воздушно-авианосной тематике. Надо сказать, что не всегда поиск авианосцев был таким удачным. При обнаружении работы наших бортовых РЛС американцы спускали на воду большой плот с уголковыми отражателями сигналов, и экраны РЛС забивались яркими ложными целями, а в это время авианосец на предельной скорости свыше 30 узлов (до 60км/час) отрывался от своего сопровождения в ордере, и мог в течении суток уйти на 700 миль, а там, как говорится, "ищи ветра в поле." До середины 70-х годов за несколько успешных полётов с обнаружением цели экипаж представлялся к правительственным наградам, как правило к медали "За боевые заслуги", но позже стали считать нашу работу рутинной, и медали "закончились". Мы шутили - металл на монетном дворе сдали в металлолом. За все время прохождения моей службы в стратегической авиации у нас была одна катастрофа, связанная с радиосвязью. ТУ-95 возвращался из длительного полета. При подлете к аэродрому метеоусловия резко ухудшились, и им дали запасной аэродром в 60 км от своего, с другим каналом связи. На борту самолета на месте второго пилота сидел один из начальников, давно не летавший, но по руководящим документам обязаный периодически летать. По инструкции за радиообмен на УКВ отвечает второй пилот (помощник командира), и в его обязанности входит перестройка каналов связи (а их 20) с помощью ЗУ (запоминающего устройства). Подлетели к аэродрому посадки, а там потребовали перейти на другой канал связи, а его нет, надо перестраиваться. Большой начальник, исполняющий обязанности помощника, давно разучился, как это делается -а там тоже свой порядок. С земли требуют, начальник не умеет, в экипаже скандал, гвалт. Старший радист передал ему правила работы с ЗУ, и пока шла перестройка канала, надо было уже садиться. В напряженном состоянии экипаж ошибочно принимает огни подхода аэродрома за ложные, подходит с большим перелетом. Борттехник должен снять винты с упора для перевода двигателей на обратную тягу для торможения, и ждет команды, но командир в сложившейся горячке забыл её дать. Эта цепная реакция привела к аварии самолета, в кормовой кабине погибли два члена экипажа. Простейшее усложнение задачи с игрой в засекречивание, неграмотность одного члена экипажа обусловили такой исход. С другой стороны, могли ведь сделать и два, и пять кругов и не спеша сесть, топливо было, и войну никто не объявлял. В общем случилось то, что случилось. Попытались обвинить старшего радиста, но он сумел отбиться. Таким образом, за неполные 13 лет в качестве радиста мне посчастливилось побывать во всех родах авиации. Как радиолюбителю, мне очень нравилась моя работа, да и на пенсию я вышел в 35 лет, как балерина Большого театра, в отличие от своих сверстников, которым надо ещё трубить и трубить. И все же, радиооборудование авиации значительно отставало от зарубежного, а то что было, заимствовано от тех же американцев. Где же были и чем занимались наши многочисленные КБ и НИИ? И становится печально. Думаю, что в свое время американский радист на В-29 чувствовал себя очень уверенно, а про В-52 я умалчиваю. Это радиооборудование было лучше и современнее. Как бы там ни было с исчезновением СССР, но мне все же за державу обидно. Попов В.А. http://www.radiomuseum.ru/MP/ist.htm
МИГ: Записки механика-прибориста. Армейские типажи. Название этой части моих армейских воспоминаний пришло как-то сразу, после того, как я вспомнил об одном своём товарище по службе. Это заметки о том, что иногда в армии случаются моменты, которых ты совсем не ждёшь. На втором году службы в полку появился незнакомый младший сержант. Крепкого телосложения, по виду - уже обтёртый службой, он был определён к оружейникам на позицию подготовки ракет. Сначала все подумали, что он переведён из другого полка, но смущало одно обстоятельство - у него на хэбэ красовался значок специалиста третьего класса, хотя парень явно служил уже второй год и был младшим сержантом. Вариант с переводом отпал, но загадка осталась. Впрочем, вскоре всё стало ясно - младший сержант Скоков оказался парнем общительным и просто и без обмана сам рассказал о себе. Служил он, до перевода в наш полк, замкомвзвода в одном из ШМАСов ( вот почему у него был такой значок, ведь классность в ШМАСе не повышали), и случилось ему там ударить курсанта, по его словам за дело. Курсант пожаловался командиру роты, и наш новый знакомый оказался в боевом полку. Дело в ШМАСе раздувать не стали, а просто убрали Скокова подальше. Лычки не сняли, и так оказался младший сержант в полку на должности рядового механика. Правда, справедливости ради, скажу - парнем он оказался хорошим, и как специалист рос как на дрожжах, и через полгода стал командиром отделения на той же позиции подготовки ракет, получил сержанта, а незадолго до дембеля уехал учиться в школу прапорщиков. А до этого, он успел познакомиться и влюбиться в девчонку из славного города Пушкина, в котором мы служили, женился и начал готовиться стать отцом. Службе это явно не помогало, он разрывался между аэродромом и своей молодой женой. К слову, жениться ему разрешило командование полка, после того как он выразил желание поехать учиться в школу прапорщиков. Вот такое воспоминание о человеке, у которого служба и судьба за столь короткий срок, совершила довольно много изгибов. Я не знаю, как сложилась его дальнейшая жизнь, но надеюсь, что удачно, помня его энергию, жизнерадостность и смелость в принятии решений.
Ion Popa: Погода плохой не бывает - 1 Часть - 4. Учебный класс нашего 9 - го учебного взвода находился, в отличии от классов других взводов, не на первом этаже казармы, а в здании клуба. Построившись после развода на занятия у казармы мы шли через плац к клубу, там по деревянной лестнице поднимались наверх, в небольшой предбанник, где находилась вешалка для шинелей и старенький, обитый чёрным дерматином скрипучий диван с высокой вертикальной спинкой и валиками - подлокотниками. Сняв шинели и шапки, через высокую двустворчатую дверь мы попадали в наш класс. Три ряда столов, по пять в каждом, табуретки. В среднем ряду, вплотную к первому столу, стол преподавателя. За его спиной доска, по бокам которой два высоких окна с видом на Днепр. На противоположной от доски стене висит взводная Доска почёта. По левой стене развешаны стенды с узлами телеграфного аппарата Т - 51. Тут же у доски и сам аппарат в сборе. Рядом с ним факсимильный аппарат ФТАК - 2П "Ладога". Стена справа увешана лозунгами и диаграммами про решения партии и как они, эти решения, воплощаются в жизнь советским народом. В Могилёвской ШМАС решались две главные задачи. Во - первых, из разнородной и пёстрой массы призывников делали однородную, серую массу дисциплинированных исполнителей. А, во - вторых, из этих исполнителей готовили специалистов метеослужбы, обеспечивающих безопасность полётов. И если первую задачу решали сержанты, заместители командиров взводов, то вторая возлагалась на офицеров - преподавателей. Наиболее колоритными личностями среди наших учителей были лейтенант Трегубов, преподававший электрорадиотехнику и старший лейтенант Попов, читавший нам метеорологию и аэрологию. Более разных людей трудно представить. Молоденький, всего как год назад окончивший училище Трегубов был худ, вихраст, самоуверен. Разжалованный из капитана Попов был толст, лыс, знал себе цену. И если у бледного, с мальчишеским румянцем Трегубова всё ещё было впереди, то у красномордого Попова всё уже было. И даже одеваться они умудрялись по разному. Трегубов, как правило, ходил в туфлях и серо - коричневой длинной шинели, а Попов - в короткой, стального цвета шинели и в сапогах. А уж как различалась у них методика преподавания! Трегубов, выслушав доклад дежурного по классу, тут же, без раскачки начинал поголовный экспресс - опрос, задавая короткие, примитивные вопросы, типа: "Как заряжен электрон?","В чём измеряют силу тока?","Какое напряжение в сети?" и т. д. После этого он нудно и скучно рассказывал нам про устройство и принцип работы радиоламп (что было, ну, совсем не актуально) или же про устройство и принцип работы факсимильного аппарата "Ладога" (что было поинтересней, но, как позже выяснилось, тоже совсем не актуально). Всё это обильно перемежалось воспоминаниями о его учёбе в училище и просто трёпом за жизнь, благо поводов хватало, ведь Трегубов был нашим командиром взвода. Попов очаровал меня сразу же,с первой фразы. - Запомните раз и навсегда и зарубите себе на носу - по вине метеослужбы не разбился ещё не один самолёт! - так начал он своё первое занятие. Своим грубоватым голосом, задыхаясь будто от быстрой ходьбы Попов рассказывал интереснейшие вещи про облака, грозы, туманы. Как романтично звучали для меня слова - адвективный туман, облака кумулюснимбус, шаропилотный круг Третьякова... Попов учил нас вещам, которые сам прекрасно знал и в теории и на практике. Причём материал он подавал в предельно упрощённой, рассчитанной на специфический контингент курсантов форме. Все его любили и уважали, хотя он мог позволить себе иногда и такие вещи, как трахнуть по столу со всего маха перед задремавшим воином указкой и отправить бедолагу пробежать пару кругов по территории части, чтобы стряхнуть сон. И уж совсем вырос его авторитет, когда кто - то из сержантов рассказал за что Попова понизили в звании. Якобы во время танцев в городском парке Могилёва курсанты что -то не поделили с местными парнями и одного солдата пырнули ножом. И, тогда ещё капитан Попов поднял часть по тревоге, курсанты блокировали парк и отметелили всех, кто там был, и правых, и виноватых. В итоге подрезанный курсант умер, а Попова понизили в звании до старлея. Так - ли оно было на самом деле - мы не знали, но верили, что так. Были у нас в ШМАСе и другие преподаватели. Слегка похожий на поэта Роберта Рождественского начальник учебной метеостанции капитан Феоктистов, прапорщики Шаерман и Приходько, преподававшие практическую радиотехнику, замполит нашей второй роты бывший вертолётчик капитан Поликовский, проводивший на пару с Трегубовым политзанятия. Все они внесли лепту в наше обучение.
МИГ: Записки механика-прибориста. О том, что было и о том, чего не было. Вспоминая службу, теперь, с высоты прожитых лет, многое видится под другим углом зрения. Угадывается даже какой-то тайный смысл в череде давнишних событий. Так это или не так, точного ответа сейчас не получить. Да и нужен ли этот ответ, на незаданный вовремя вопрос. Вовремя - это значит тогда, давно, в потерявшихся в дымке времени, далёких семидесятых, того, прошлого века. И всё же, время от времени, окунаясь в воспоминания, снова ловишь себя на мысли, что всё произошедшее с тобой тогда, закончилось, в конце концов, хорошо. Позитивных моментов было явно больше. Исполнившаяся надежда на лучшее - вот тайный смысл произошедших событий. А теперь о самих событиях. С самого начала. И до конца службы. Призыв в армию - событие, ставшее для меня закономерным, но не совсем приятным окончанием второго курса политехнического института. Но, как есть - так есть. Пришло время перечислить сбывшиеся ожидания и нежданные радости. И в противовес им - неприятности, ожидаемые и не очень. Попал в армию, более того, попал в авиацию - хорошо. Это не стройбат и не пехота, получишь специальность, которая, может быть, пригодится в дальнейшей гражданской жизни. Попал в авиацию, и не в роту охраны аэродрома, не в карантин, по окончании которого, приняв присягу, будешь ходить в караул, как говорят - « через день, на ремень», а в ШМАС - школу младших авиационных специалистов - очень хорошо. Здесь первые полгода службы - ты, среди равных, ты курсант, учишься военному делу настоящим образом. Над тобой один только начальник - твой замкомвзвода. И он не ломает тебя, а учит, порой жёстко, но ты знаешь уже, что учит во благо тебе - и это тоже хорошо. Назначили командиром отделения в ШМАСе - это не твоя заслуга, за месяц не определить твои истинные способности, но это твой шанс. Не в военной карьере, а в возможности научиться справляться с проблемами, которые возникают перед тобой, молодым командиром. Ты дежуришь по роте - не спишь ночью, чтобы рота спокойно спала, отдыхая от занятий и работ. Ты отвечаешь за выдачу оружия. Ты отвечаешь за то, что бы 120 молодых и голодных парней, были накормлены вовремя - это хорошо, это опыт, который приобретается, только пройдя всё это. Ты хорошо учишься, осваиваешь системы самолёта, паяльник в твоих руках уже не инородный предмет, а инструмент, подвластный тебе, и запах дыма от канифоли уже приятен. И это правильно и тоже хорошо - ты получишь направление в полк и будь уверен, в пакете, который ты повезёшь с собой, о тебе будут написаны хорошие слова - «грамотен, исполнителен, соответствует…, достоин назначения в технико-эксплуатационную часть полка…». Ты прибыл в полк, назначен в группу регламентных работ в ТЭЧ - это хорошо, работа интересная. Идёт время, ты уже многому научился. Отношения в группе прекрасные - помощь и взаимовыручка. Специфика службы такова, что на аэродроме никаких - « Так точно!» или «Есть!». Общение взаимоуважительное. Работа на самолёте совместная - лейтенант-техник, прапорщик-механик и ты, ефрейтор-механик, вместе делаете общее дело. Разное по сложности, но общее. И это - тоже хорошо. Твоя служба подходит к окончанию. На груди справа, у тебя - значок специалиста первого класса, предмет зависти молодых и твоя гордость. И это тоже хорошо - ты смог, ты стал им. А могло быть иначе - вариантов много. Если бы ты не попал служить в авиацию. В одном уверен - чем сложнее в техническом отношении род войск, тем лучше там служится. Мы всё время, кроме нарядов, конечно, были заняты работой на авиатехнике. Предназначенную тебе работу должен был делать только ты, и никто другой. В своей группе ты имел определённый статус, определяемый не сроком службы, а твоей квалификацией. И это зависело только от тебя. Если хотел - достигал. Итак - ожидания сбылись. Служба удалась Неожиданные радости - тоже. Имею в виду поощрения - отпуск, фотография на фоне Знамени, значки и благодарности. А что касается неприятностей, ожидаемых и не очень - да не было таких, поверьте! Наряды и разгрузки угля - не в счёт! Отсутствие писем от девушки - тоже не в счёт! Нечастые увольнения - туда же - не в счёт! Всё что здесь написано - это мои теперешние ощущения. Допускаю, что тогда, тридцать пять лет назад, я что-то в службе воспринимал иначе. Ведь тогда я не вспоминал, а служил. И был молодым. А молодые, часто нетерпеливы и порывисты, и не склонны к самоанализу и извлечению пользы из жизненных ситуаций, в которые они попадают, часто не по своей воле. Но, придёт время, уже не молодому, вспомнить всё и написать нечто похожее. И я уверен - он напишет. И написанное им, не будет очень отличаться от того, что, вы прочитали сейчас. Надеюсь.
МИГ: Предложение коллегам-механикам. У нас у всех был очень волнующий момент в жизни - предстоящее увольнение в запас. Все его ждали и при этом строили планы на дальнейшую жизнь на гражданке. Давайте вспомним, что каждый из нас думал об этом и что собирался делать - учиться, работать, жениться сразу ( и такие должны быть), уехать на Север за приключениями или "длинным рублём", а может быть остаться в армии. Не предлагаю большой формат воспоминаний об этом моменте, но призываю коллег написать хоть коротко об этом. И воплотились ли эти планы в жизнь. Давайте подумаем и расскажем друг другу. Надеюсь - это будет интересно.
Политко Сергей: Я еще до службы в Красной Армии знал, что по демобилизации буду только опером. НЕ знал только куда возьмут в КГБ или в МВД. Готов был начинать службу рядовым бойцом. Но так получилось, что в МВД предложили сразу поступать на учебу в Московскую высшую школу милиции МВД СССР, а до сдачи экзаменов летом зачислили на подготовительные курсы. Милицейский уголовный сыск мне уже был немного знаком. Год до призыва я был внештатным сотрудником уголовного розыска. Ну, думаю, так тому и быть. От добра, добра не ищут. Буду бороться с общеуголовной преступностью, а шпионов ловить, ну- не судьба. В 1996 году предлагали перевод в Управление экономической контрразведки центрального аппарата ФСК Рф. Не пошел.А несколько сослуживцев перешли. Потом знаю жалели. Не принимает эта кастовая контора правильных МЕНТОВ. При всех их профессиональных достоинствах. Максимально дослужились до должностей старших оперативных сотрудников центрального аппарата. Дальше не продвигались по службе по формальному признаку, как выходцы из системы МВД. Один вернулся полковником в МВД, и сразу был назначен начальником очень серьезного отдела. Наши опера имели лучшую спец. подготовку и опыт оперативной работы, а там, как показала жизнь, большие мастера собирать сплетни и щеки надувать. А спроси практически у любого ихнего опера-котрразведчика - сколько ты за свою оперскую жизнь изловил шпионов. И услышишь - ни одного. Для них изобличить шпиона - это СОБЫТИЕ всей их жизни и службы. А я всетаки считаю, что свою оперскую жизнь прожил не зря - ни одну сотню опаснейших негодяев отправил и на эшафот, и на тюремные нары. И этим по настоящему горд, как бы не поносили МВД. Ведь без уголовного сыска нет государства, при любом режиме - от самого деспотического, до самого демократического. Без нас сыщиков - никуда.
МИГ: Мысли о последембельской жизни. Скоро домой. Служба заканчивается. Я уже «дедушка русской авиации», и срок оставшейся службы уже измеряется не месяцами, а днями. На мне - выгоревшее и ушитое х/б ,а на нём - значок специалиста 1-го класса. Взгляд уверенный, длина волос в моей причёске уже подошла к границе, допустимого в армии. Словом - я настоящий солдат, не зря проведший в армии два года, без нескольких дней. И через эти несколько дней я вернусь в гражданскую жизнь. И в голове у меня одно - что дальше? Казалось бы, вопрос для меня стоять не должен - надо возвращаться в институт, в котором учился до призыва в армию. То, что учиться надо, я понял здесь, в армии. А точнее в своём авиационном полку. Я понял одно - знания лишними не бывают. Потому, что наша служба и работа на авиатехнике, подразумевала это. Будешь больше знать, станешь лучше работать. И интереснее. Но молодость и отсутствие жизненного опыта взяли на время, верх над здравым смыслом и я взял направление в строевой части полка, на подготовительное отделение юридического факультета Белгосуниверситета. Вернувшись домой, я рьяно взялся за учебники, благо пару недель у меня было. История, английский язык и вот уже пришло время, проходить собеседование. После проверки знаний ждём вызова на беседу. Попутно я выяснил, что среди желающих поступить на подготовительное отделение, членов КПСС и кандидатов на несколько человек больше, чем мест. Я же был комсомольцем. Впрочем, я и так чувствовал, что делаю что-то не то. Спасибо тем мудрым членам приёмной комиссии этого отделения, когда, пройдя собеседование, я предстал перед их очи и услышал совет вернуться и доучиться в политехническом институте, в котором окончил два курса до армии. Я сначала обиделся, что меня не приняли, но через год, уже, будучи вновь студентом политеха, понял всю правоту старших товарищей. Я стал не юристом, а автомобильным инженером, о чём совершенно не жалею. Я со школы мечтал конструировать автомобили. И совершенно сознательно поступил на автотракторный факультет Белорусского политехнического института. А несостоявшийся поворот в жизни, лишь добавил уверенность в правильности сделанного выбора.
desaka52: Армия и не только. Начну издалека. Простите за банальность, но с детсва была голубая мечта - летать. Еще в школе серьезно занимался авиамоделизмом, это занятие очень нравилось, тем более у меня в школе был друг старше меня на целых 4 года с которым мы и создавали модели самолетов. После школы этот друг поступил и закончил ХАИ, до сих пор работает в КБ Антонова. А мне, блин, хотелось летать. Хотеть то хотелось, да острота зрения очень сильно подвела. Потому тоже поступил в ХАИ, но не закончил - все то же зрение. Попал в армию, да не просто в армию - в ВВС! Да и не просто, как говорят, хвосты заносить, а закончил ВАШМ по специальности механик по электронной автоматике Су-7Б. Нравилось все до опупения. Но в боевой полк меня так и не отправили, оставили в учебке на узле связи (опять же из-за зрения). Понятно, что очень хотелось поработать на боевых машинах, но не сложилось, хотя радиотехника это моя вторая любовь. Так что служба сложилась, нравилась, но вот замаячил дембель и начали роиться мысли о дальнейшей жизни. Если положить руку на сердце, то можно признаться, что с одной стороны хотелось остаться на сверхсрочку на нашем учебном аэродроме, благо там коллектив был отличный, но с другой стороны тянуло домой. Так вот эта вторая половина и перевесила. Я конечно понимал, что нужно получить образование, но в технические ВУЗы меня не пропускала острота зрения. В медкомисии мне достаточно четко объяснили, что я могу изучать медицину, юриспруденцию, педагогику, но в технику НЕ ЛЕЗЬ. Вот я и выбрал в конце концов педагогику - поступил в Черкасский пединтитут на физмат, отделение физики - все же ближе к технике. Паравда была одна военная хитрость - диплом был двойной - физика и электротехника, поэтому наши выпускники в основном попадали на работу не в школу, а на производство. Вот и я хотел воспользоваться этой лазейкой. Но не тут то было - после того, как проучился первый год, нам обрезали пятый курс учебы и пол диплома - убрали электротехнику. Вот и получился из меня учитель физики. Всю жизнь проработал в школе, читал физику и информатику. В принципе жизнь сложилась, но самолеты снятся до сих пор. А тут еще недалеко Миргород, а там полк Су-27. И вот когда у них появляется топливо и ребята начинают выписывать кренделя над нашими головами, вот тогда сердечко и сжимается, вспоминается служба и появляется предательская мыслишка - а прав ли я был в выборе профессии, может лучше было бы остаться на аэродроме. Наверное старая любовь с годами все таки не ржавеет
desaka52: Сегодня verhal2 в ветке 64 ВАШМ написал, что перечитывал воспоминания о том, как мы протаскивали кабеля по теплотрассам и смеялся до слез. Я пообещал, что посмешу его еще, да и наверное не только его. Появилось немного свободного времени и я постараюсь выполнить обещание. Витино галифе. Начну немного с предыстории. Все прекрасно помнят моменты, когда в части объявляется тревога - все приходит в движение, причем с огромной скоростью. Куда-то несутся солдатики с оружием и со скатками, прогреваются двигателя на автомобилях, несутся посыльные оповещать офицерский состав и т.д. Короче знакомая всем картина. У нас такой процесс проходил тоже неоднократно. Но в нашей части была одна неплохая приспособа - ссистема оповещения. У дежурного по части был пульт, на который выходила вся сигнализация с оружейных комнат, складов и прочего, был смонтирован селектор, при помощи которого можно было держать громкоговорящую связь со всеми подразделениями и службами, и была собственно система оповещения. В этом самом столе дежурного стоял мощный ламповый усилитель (на выходе стояли 2 лампы ГУ-50), а в каждой офицерской квартире стоял переделанный абонентский громкоговоритель, подключенный к этому усилителю. Переделка громкоговорителя заключалась в том, что был выдран потенциометр регулятора громкости, потому этот ящик в случае тревоги орал, как недорезанный. Включалось это все довольно просто - на пульте под красным колпачком стояла кнопка "Тревога". Когда дежурный нажимал эту кнопку, включался усилитель, электронная сирена и реле времени. В результате во всех ДОСах выла сирена, пока реле времени не отключало всю эту музыку. Кроме этого на пульте был еше нажимной тумблерок, которым дежурный мог включить микрофон и передать пламенный привет на фоне воя сирены. Короче говоря все это работало на славу, но с одним недочетом - усилитель то ламповый, значит необходимо некоторое время, чтобы он прогрелся. Короче говоря нужно было повысить боеготовность части путем замены лампового усилителя на транзисторный. Но это же был 1972 год, в то время не было мощных полевых транзисторов а из доступного нам радиохлама были только транзисторы П210. Вот на них то и было решено соорудить новый уселок. Должен вам признаться, что тогда нас было двое солдатиков, которые этим делом занимались - ваш покорный слуга и Витя Сипочев. Витя - это отдельная тема разговора, таких как он надо было еще поискать - умница с золотыми руками. Я по сравнению с ним чайник, к тому же с отбитым носиком. Витя был богом в радиотехнике. Он никогда не использовал готовые радиосхемы, все электронные схемы он РАЗРАБАТЫВАЛ САМ, своим умом. Дай Бог ему прочитать эти строки, я бы с огромной радостью связался с ним. Так вот Витя разработал и просчитал этот самый усилитель, а так как нужна была приличная мощность, то мы эти П210 загнали в очень напряженный режим, почти под предел. Соорудили этот усилитель и пришло время испытывать нашу конструкцию. Для этого с аэродрома принесли акумулятор, водрузили его на табуретку, подключили нагрузку, включили питание и "птичка пой". Как ни странно усилитель заработал нормально, значит Витины расчеты попали в точку. Но тут как всегда случилось то, что часто бывает - Витя зацепился рукой за вход. В результате выходные транзисторы вылетели и закоротили нам акумулятор. Но мы же, как истинные электронщики, защиту по питанию не ставили и пока сдирали провода с клемм акумулятора оный акумулятор закипел. И закипел так, что электролит потек по корпусу и попал на табуретку. Я уж не помню, какого черта мы сняли этот акумулятор с табуретки, но он потом стоял на полу. Пока подобрали новую пару транзисторов, пока закрепили их на радиаторах, пока перепаяли прошло время. И тут Витя уселся на табуретку, забыв, что там остался красивый прямоугольный след от закипевшего акумулятора. Ну а дальше без слез вспоминать нельзя. Только мой друг оторвал корму от табуретки, от его галифе отвалился ровненький прямоугольненький лоскут в масштабе 1:1 к размеру акумулятора. Все, кто был в этот момент с нами, легли. Филейную часть спасло только то, что было это зимой, а вы помните, что зимняя форма одежды предполагает как нательное, так теплое белье. И пришлось моему лучшему другу искать новое галифе, правда с этим проблем у нас никогда не было - с прапорами мы жили дружно. В конце концов усилитель в столе дежурного был заменен и по рассказу verhal2 прослужил еще долго. Андрей писал, что этот пульт дежурного заменили на более совершенный, но старый свое отработал сполна. Правда к созданию этого пульта я не совсем причастен - я его только обслуживал, а создавали его Витя Сипочев и Коля Онищенко.
МИГ: Воспоминания о службе. За течением времени, подробности своей армейской юности забываются. То есть, забываются, в большинстве своём, конкретные фразы, мысли той, давнишней поры. Остаётся канва, на которой нанизаны события. Мы их помним, а вот детали ускользают в памяти. Но ведь из мазков краски кистью у художника складывается сюжет картины. И появляется нечто особенное – видение им, художником, того, что он и хотел изобразить. Вот и у меня почти также. Отдельные события-мазки следуют друг за другом, освещая в памяти давно прошедшее время. Попробую набросать эскиз, как художник. Если получится. Военкомат помнится плохо, наверное, потому, что это было временное место пребывания, часы, возможно сутки и всё. Дорога лежит дальше. Потом поезд, тряска вагона на стрелках, неудобное место – на третьей, багажной полке, ремень, пропущенный мною за трубу, идущую вдоль вагона и не позволивший мне свалиться на пол во сне. Ворота с красными звёздами на обеих половинах, которые распахнулись перед неровным строем ещё одетых в гражданку будущих солдат. Новая форма, сделавшая всех в один миг одинаковыми. Столовая, с новыми запахами и вкусами пищи и первым нарядом на кухню. Стрельба из СКС перед присягой, в тире, в заснеженном карьере на окраине Стерлитамака. Присяга в казарме, потому что за окнами минус 25 по Цельсию. Приказ о присвоении воинского звания ефрейтор и новенькие лычки на погонах. Наряд по роте, когда мучительно хотелось спать ночью, но дежурному это было нельзя. Ежеутренняя очистка караульного городка от снега, а снега там всегда было много. Занятия и постоянное желание чего-нибудь съесть, потому что молодой организм ещё хотел расти. «Полёты» утром и вечером и мгновенное засыпание, едва голова касалась подушки. Неполученные письма от любимой девушки. Заснеженный учебный аэродром и самолеты, один вид которых внушал робость и уважение. Караул, с бесконечным движением меня – разводящего, т.к. посты были далеко, и времени на отдых оставалось совсем немного. Кровавые мозоли на ногах после первого караула. Командир взвода – лейтенант Додоров. Хороший человек и офицер. Выпускник нашего же ШМАСа. Замкомвзвода – младший сержант Дедов. Мы у него были первыми. И он ещё не забыл, что ещё вчера сам был курсантом. И снег, снег, снег. Везде. Котинентальный климат оправдывал своё название. А потом так же буйно и быстро – весна. Кино, перед отбоем на открытой площадке. Летняя форма и жара в апреле. Распределение по частям. Каждому своё. Экзамены. Капитан-инструктор с учебного аэродрома, жмущий мне руку на крайнем разводе и желающий мне попасть в ТЭЧ полка. Было за что. И он как в воду глядел. Бессменный дежурный по роте в течение недели, пока разъезжались остальные. Вызов в канцелярию. Пакет. Команда из семерых выпускников. Я старший команды. Дорога в Уфу. Потом дорога в Москву. Затем – в Ленинград Наконец – город Пушкин. И вот он - полк. 66-й авиационный полк истребителей-бомбардировщиков. МОЙ ПОЛК. И дальше – уже другая история.
МИГ: Воспоминания о службе. Продолжу, пожалуй, свои наброски. Может быть, эти вспышки памяти помогут коллегам вспомнить свою службу. И как знать, кто-то захочет поделиться с остальными участниками нашего форума. Полк. Прибытие. Дежурный по эскадрильям ведёт нас в санчасть на медосмотр. Встреча с командиром полка и комендантом гарнизона. Вопрос полковника – «Ефрейтор, почему у вас очки с тёмными стёклами?» Мой ответ – «Согласно рецепта врача, товарищ полковник». Полковник – «Разберитесь, капитан!» На этом всё и закончилось. За следующие полтора года никто мне больше такой вопрос не задавал. Назначение в ТЭЧ полка. Представление начальнику группы – капитану Кирьянову. Первое задание на самолёте – МиГ-21, соединить все ШР в гаргроте, после состыковки фюзеляжа. Волнение при выполнении задания. Тревожные мысли – а всё ли я правильно сделал? Проверка – всё в порядке. Радость. Идут месяцы службы. Коллеги по группе регламентных работ – пять офицеров, четыре прапорщика, двое гражданских, восемь механиков-солдат. Закатываем МиГ в ангар. На водиле, кто-то из офицеров группы СД. Ищем забытый кем-то из механиков инструмент на самолёте. Идём цепью по территории ТЭЧ, осматривая всё. Находим. Потраченное время. Из-за этого холодный ужин в столовой. Лето – косим траву. Лето – регулярно подметаем стоянку ТЭЧ. Парко-хозяйственный день. Быстро делаем назначенную работу и загораем. Раннее утро – я ДСП. Полёты. Пустая стоянка. Механики ТЭЧ ещё досыпают в казарме. ТЭЧ не летает, ТЭЧ выполняет регламентные работы. Обед ДСП – котелок с супом, котелок с кашей, во фляжке – компот. Газовка МиГа после регламента – вибрируют окна. Зима – уборка снега. Лопата – друг механика. Зима – получена зимняя техничка. Становишься похож на упитанного медведя, если оденешь всё положенное. Присвоение второго класса – приятно, ты уже не молодой. Значок с цифрой два на х/б – твоя гордость. Караул на Знамя части – прапорщик и три бойца. Хороший наряд. Штаб, тепло, можно бодрствующей смене прикорнуть на составленных стульях, начкар побалует домашней вкусностью, если товарищ прапорщик женат. Караул на аэродроме, подменяем роту охраны на выходной день. Надо чтобы ребята отдохнули, а то ведь - через день на ремень. Гарнизонный караул. Охраняем гауптвахту. Выводим губарей на работы в город. Этот караул – не очень приятен. Благо, что редко. Утренний поход строем в баню. По понедельникам. Екатерининский парк. Аллеи с вековыми деревьями. Старая баня в центре города. Полено в руках. С ним – на второй этаж. Просьба истопника. Баня на дровах. Через полгода. В баню – на тягачах. Другая баня. Прежнюю закрыли за ветхостью. Пиво в буфете. Потом – не попасть на глаза начгруппы. Какое-то время. Если повезёт. Везло. Увольнение. Танцы. Кино. День авиации. Праздник. Построение. Знаменный взвод. Увольнение. Гордость за авиацию и за себя. Потому, что мне повезло. Голубые погоны – лучшие в армии. Служба. Работа на самолете. Каждый день, кроме нарядов. Каждый день – подъём, зарядка. Завтрак. Прогноз нашей метео из динамика над входом в казарму. Кузов «Урала». Аэродром. РАБОТА. Поездка на обед. Снова аэродром. Вечер. Кузов «Урала». Едем в расположение. Ужин. Личное время. Телевизор. Письмо. Полевая почта «Юности» - слушаем. Гитарные переборы в кубрике. Бильярд. Книга. Отбой. Отпуск домой. Хорошо! Возвращение в полк. Приказ о присвоении первого класса. Вот это уже вершина! Значок на груди. Ты – старик. Любой солдат в гарнизоне знает, что такое - «Первый класс». Уважение. Приятно. Неважно, сколько лычек на погонах, или их нет вовсе – у тебя «Первый класс». Этого достаточно. Сто дней до Приказа. Отметка. Зарубка. Начался отсчёт. ПРИКАЗ! Сначала на телеграфной ленте принесён из дивизиона связи. ЭМОЦИИ! Потом каждый вырезал ЕГО из газеты. В альбом. Приготовление дембельской формы. Здесь – варианты. Чемодан, альбом. Построение. Крайний день в армии. Пожелание командира полка. Прощание с товарищами по группе и остающимися служить друзьями. Вокзал, билет, чарка с дембелями. Поезд. Дом. Вышенаписанное – конспект, тезисы. На самом деле полтора года в двадцать строк не втиснешь. И не надо. Но отметки в памяти должны быть. Тридцать пять лет с момента уволнения в запас – это не шутки. Многое потерялось в памяти. Но многое - и осталось. И надо постараться это не забыть.
Алексей Тультаев: Привет, старина! С удовольствием прочитал твои воспоминания о службе в полку. Поскольку служили мы в одни, примерно, годы(я в 1974-976 гг.), на одной матчасти - МИГ-21, а также в группе р/р ТЭЧ ап, то очень многое совпадает, даже до мелочей, например, количество вольнонаёмных в группе, у нас тоже было двое местных мужиков, хорошие механики! А кроме того, я тоже носил в армии дымчатые очки, что иногда вызывало неудовольствие у некоторых строгих служак, которые видели в этом, непривычном для себя,а, следовательно, неуставном, факте, элемент демократии и вольнодумства.И мудрые слова нашего начальника группы р/р по АВ капитана Дыгало (тоже, кстати, как у тебя:"Капитан! Разберитесь!") по этому поводу:"Чтобы носить очки, недостаточно быть умным! Для этого надо ещё плохо видеть". Пока, удачи, братишка! Алексей.
МИГ: Алексей, привет! Начинаем вспоминать, возраст, верно? Однако - это правильно. В этом - источник сохранения бодрости. В молодости, в авиации мы делали НУЖНУЮ работу. Нам доверяли и на нас рассчитывали. Так было принято в то славное время. Спасибо за твои строки. Сергей.
Валентин: МИГ пишет: Начинаем вспоминать, возраст, верно? Возраст – старение неизбежно, но главное это не стареть душой, я так считаю
Политко Сергей: Быть сказанному !
МИГ: Ночной аэродром. Кто не помнит ночной аэродром. Хотя, конечно, кто-то не помнит. И не потому, что забыл, а потому, что не доводилось бывать. Служба была иная. А мне вспомнился один момент: - первый час ночи, полёты закончились, и вот-вот на рулёжке должна показаться машина с разводящим и караульным роты охраны. Я уже в десятый, а может, и в двадцатый раз обошёл стоянку, и меня стал донимать вечерний холодок. Наконец, в наступившей на аэродроме тишине, где-то вдалеке, послышался едва слышный шум мотора, потом на повороте показался свет фар и вот он – долгожданный ГАЗ-66, подъезжает к воротам ТЭЧ. Сержант-разводящий и солдат, который сменит меня на стоянке, не торопясь, идут ко мне. Рота охраны – через день на ремень, понять их можно. Куда спешить, вся ночь впереди. А мне не терпится скорее сдать стоянку, обойти её, проверить печати на технике и домой. В казарму, сдать оружие и патроны, в столовой съесть наверняка уже простывший «расход» и спать! Вот и всё сделано, часовой остаётся нести службу, а ты запрыгиваешь в кузов, где сидят несколько таких же ребят, с автоматами между колен. Один из сидящих – боец из роты охраны, ему предстоит уйти в темноту ночи на пост на стоянке третьей эскадрильи. Ещё двое – ДСП первой и второй эскадрилий. На место ушедшего в кузов заберётся ДСП третьей, и караульная машина отвезёт нас в казарму. Служба на сегодня уже закончена, я сижу на боковой скамейке, ГАЗ-66 в темпе, выверенном за многие месяцы караульной службы, едет по рулёжным дорожкам аэродрома. Руки придерживают автомат, подсумок с магазином, почти не оттягивает ремень. И я смотрю на ночной аэродром. Огромное пространство, по которому гуляет ветер. Силуэты зачехлённых самолётов проплывают мимо, а ноздри улавливают запахи ночной свежести, свежескошенной травы и, конечно, авиационного керосина. Остановка в третьей эскадрилье. Мотор заглушен, тишина вокруг. Звездное небо над головой. И ты, вдруг понимаешь что-то важное для себя. Осознаешь в этой тишине, что вот здесь и сейчас, ты, мальчишка неполных двадцати лет, с оружием, сидишь в кузове военной машины, и никто не считает тебя неспособным делать то, что ты делаешь сейчас. А твоя девчонка, где-то там, в далёком городе, вернувшись с занятий в вечернем институте, уже спит и видит сны, потому, что она – девчонка, а ты здесь, потому что ты – мальчишка. И это – твоё дело, не спать, нести службу, защищать, в конце концов. И мысли эти приносят суровое удовольствие. Ты вздыхаешь и думаешь – всё правильно, всё так, как и должно быть. И становится легко. И уже не хочется спать. А хочется, что бы ОНА увидела тебя сейчас, и поняла, и оценила, и что бы гордилась тобой. В кузов запрыгивает твой товарищ. Садится рядом на скамейку, придерживая автомат. Машина рывком трогается, сворачивает с рулёжки к выезду с аэродрома. Тёмные окна домов. Твой город тоже уже спит.
ТАРБАГАН: МИГ пишет: Может быть, эти вспышки памяти помогут коллегам вспомнить свою службу. И как знать, кто-то захочет поделиться с остальными участниками нашего форума. МИГ ПРИВЕТ ! У тебя в школе по литературе наверное была пятёрка.Конспект прямо как НИАС.Вспомнил очень многое.Спасибо за твои воспоминания о службе ! ЕСТЬ МЫСЛЬ- Я ЕЁ ДУМАЮ.А не воспользаться-ли SKYPE ! мой адрес - valeriirulev.
vasilij: Отец,кадровый офицер с !942г начал воевать на Карельском фронте,затем другие фронта,а победу встретил в Праге.Награжден орденами и медалями,после войны служил в Белорусском,а затем в Прибалтийском военном округе.В 1948г родился я и пошли съёмные квартиры,городки и тд, как у всех офицеров,но по стопам отца идти я не готовился.Поэтому,после школы поступал в институт на факультет Радио аппаратостроение,но увы не прошел.Устроился на работу,а военкомат направил на курсы радистов при ВВ командном училище радио электроники,после курсов получил удостоверение радиста.Думал дадут время поступить,но увы, в марте 19 лет,а в мае повестка в армию.Прибыв утром в республиканский военкомат,увидел(купцов)которые набирали себе команду в ВВС.На следующий день посадили в поезд и отправили г.Рига,там нас распределили по в.ч. я попал в ШМАС,в.ч.33746 который находился в г.Алуксне.Там готовили авиомехаников по самолетам и двигателям.Пройдя курс молодого бойца и приняв присягу,были распределены по взводам, каждый взвод изучал свой самолет а самолеты были Миг-15,Ил-28,Аны,был даже Ли-2 и самый большой Ту-16.Я попал в 5 роту,22 взвод и изучали мы Ил-28,здесь мне присвоили звание ефрейтор и поставели командиром отделения.
vasilij: Первый зам.командира нашего взвода был сержант срочной службы Виктор Баженов.Он был старше нас всех на лет 5 и призван был после техникума.Закончил наш ШМАС еще под Красноярском,где в то время находилась наша школа и готовилась к передислокации в г.Алуксне,да и командиром нашей школы был полковник Красин,латыш по национальности.Поэтому им досталось не легко,разбирать самолеты,классное оборудование,мат часть и все это грузить в вагоны.Ну,а по приезду в пункт назначение,пришлось заново все собирать и готовиться к приезду курсантов,мы и были первым набором,на аэродроме Алусненского ШМАС.Так я снова стал учиться и учеба должна была проходить 6 месяцев.Учились мы очень много, с утра до обеда,после обеда пол часа отдых и опять занятия,потом подготовка к следующему дню и только потом личное время.Ну,а на занятиях хочется спать а если получал 2 бала,это означало 2 наряда вне очереди.Выходной воскресенье,это личное время,в городе были редко,в основном в клубе смотрели кино,но мог распорядок и меняться.Как и все ходили в караул,в наряд на кухню,на хоз работы.Я не очень хочу утомлять ваше внимание,такими еще естественными в армии вещами,как подъем и отбой за 2 минуты,по утрам бег 3км перед зарядкой или строевое занятие,а так же вечерняя прогулка строем и с песней.Это все была солдатская жизнь и никто не стонал,не кому не жаловался и о дедовщине в то время никто не знал.
vasilij: Кое какие случаи из армейской жизни в ШМАС,хочу рассказать.Однажды нас всех подняли по тревоги,выдали оружие с боекомплектом и повезли в лес там и поставили задачу,перекрыть дороги.Оказалось,что 3 зека совершили побег из тюрьмы обезоружив охрану.Потом,угрожая оружием захватили машину и уехали в сторону леса,но по какой дороге следуют,никто не знал.Поэтому мы были подняты по тревоги в помощь милиции.Ощущение было неприятное,когда лежишь в кустах и не знаешь,откуда они могут появиться и на кого выйти,а может они уже бросили машину и двигаются в нашу сторону.Так,до утра мы пролежали с товарищами в лесу,пока не поступило сообщение о их задержании.После чего,нас опять погрузили в машины и мы вернулись в расположение части,где нам командир объявил благодарность.
LVI: Знакомая тема. У нас в 3км. от гарнизона была "Зона". По этому тоже прниходилось наблюдать как ВВшники прочесывали лесополосу вокруг аэродрома. Один раз даже на БТР приехали и развернулись на ВПП в цепочку.
vasilij: Иногда были и смешные моменты,выходя в караул на аэродром, у некоторых ребят стоя ночью на посту сдавали нервишки и на скрип лонжерона или его чего,открывали огонь и поднимали весь караул.А бывали и не очень смешные случаи,а очень грустные.По воскресеньям в клубе бывало кино и его очень ждали,так как телевизоров в то время в казармах еще не было.Сидим ,ждем и приходит недавно назначенный наш зам.ком взвода мл.сержант Петищев(он был призван на пол года раньше нас) и решает проверить порядок в наших тумбочках.В одной из них в мыльнице находит оставленный бычок,а это уже не порядок.Дело было в июле,стояла жара,он строит взвод,выводит через ворота на дорогу рядом с аэродромом и приказывает взводу бегом выдвинуться в деревню Колдберге,до которой 6км.И вот мы бежим,а не добегая деревни,дорога шла в горку и мы не выдерживаем от усталости строй.Так он нас за это еще раза 3-4 гонял вниз и вверх,а потом только дал приказ возвращаться в расположение взвода.Прибежали назад,фильм еще не начался и мы,помогая друг другу выжали мокрые от пота гимнастерки и строем пошли в кино.После этого случая мы перестали его уважать и старались унизить перед нами и насмехались над ним.Он был физически слаб и сам не мог даже на турнике подтянуться,не говоря уже об упражнении как выход силой, которое мы как бы не умея,просили его показать.Во общем он понимал это и знал, что я как командир отделения,являюсь инициатором,все время грозил мне, что после окончания учебы и при распределение,постарается отправить куда подальше.И вот,в начале декабря мы сдаем экзамены,получаем удостоверение об окончании школы.Потом распределение и все мое отделение во главе со мной,получаем назначение-Западная Сибирь,Алтайский край,Барнаульское ВВАУЛ.
vasilij: Так,мы все 7 человек,поехали через Ригу и Москву,на Зап.Сибирь г.Барнаул.Уже на пол дороги,деньги у нас закончились и поэтому остальную часть дороги,были на иждивение проводниц, женщин и бабуль.Приехали в Барнаул к вечеру,выходим из вагона,а на улице -38,аж дыхание перехватывает.Узнали как добраться до училища и поехали.Училище было сформировано приказом Ком.ВВС в 1966г. и первый набор преступил к занятием с 1 сентября 1967г. Дежурный по училищу приказал накормить и определить на ночь.Утром позавтракав,явились к начальнику штаба и получили назначение в уч. полк вч.21451,который формировался в г.Славгороде.Прибыв в Славгород,началась новая строка в моей жизни и я еще не знал,что она мне принесет.По приезду в полк,явились к нач.штаба полка под.ку Ветошкину,а командиром полка был п-к.Антонкин.Приняв наши направления и поставив на довольствие,направил нас в 4ас.
vasilij: Познакомившись с полком,я понял,что в нем собиралась сборная (сборная солянка)училища,для подготовки полков к обучению будущих курсантов.В нем были опытные летчики в званиях под-ков, до молодых лейтенантов разных училищ и даже помню одного вертолетчика.Мы жили в казарме построенной после войны,как в бараке разделенном на четыре больших комнаты,а по середине открытый общий проход к умывальнику с холодной водой.Поэтому, поднимая одну эскадрилью,слышат другие,особенно когда полеты были были двух сменные.Жили в ней механики Л-29,Ил-28 и ВСР,но преобладали мех.Л-29,так как их на аэродроме стояли уже 4ас,а Ил-28 еще не было.Все были распределены по всем и работали на 44уч.полк Антонкина.Командир нашей ас.был подполковник Лимарев,при распределении по самолетам меня поставили планшетистом,наверно узнав по личному делу об окончании курсов радистов.Так как находиться нужно было с РП,слушать эфир о взлете и посадке, наносить расположение самолетов в зонах,и их выполнение упражнений.Самолет Л-29,был учебно-тренировочный истребитель со спаренными кабинами для летчика и инструктора, чешского производства,а также в учебном корпусе находился его тренажер с полной имитацией учебных полетов,где иногда удавалось и самому полетать.
vasilij: Сначала,прошу извинение мной допущенную ошибку,память сдает(Командир нашей ас.был подполковник Лимарев,)командиром был подполковник Большачков.Как я писал выше казарма была только с холодной водой,поэтому брились холодной водой,а туалет был рядом с казармой,сколоченный из дерева на 12 человек с крышей,но без дверей.И вот представьте себе,зимой в35 гр. мороз и более, нужно сходить в туалет,для этого одеваешь куртку с шапкой,выходишь в предбанник казармы,расстегиваешь штаны и держа их в руках,пулей бежишь в туалет,делаешь свои дела и пулей назад в предбанник,где приводишь себя в порядок и заходишь в казарменное помещение.А ведь нас было 4ас,убирали за собой будучи в наряде,зимой не регулярно,но зато весной основательно с ломами в руках.И вот бьешь ломом,а кусочки иногда и в рот могли залететь,ну а летом было боле мене,хотя это все относительно,но мы в то время на этом зацикливались.
vasilij: Всем к 100-летию ВВС России! Реквием Майору Станиславскому – командиру стратегического бомбардировщика На трагической ноте прервался полёт! В шлемофонах приказ: Покидать самолёт! Высота восемь сто, на душе нервный тик. В бомболюке пожар, и до взрыва лишь миг! Руки к поручням кресел, где скобы стоят, Что вонзаются в капсюль, взрывая заряд... – Ну, братишечка - «дремлющий» пиропатрон:* Катапульта «рванёт» – значит, буду спасён! Крышку люка долой! Вжался в кресло и прочь Из кабины, сквозь днище,** да в чёрную ночь, Где воздушный поток будет жилы студить... А в мозгу иступлённо-щемящее: Жи-ить! ...Отделился от кресла и камнем к земле, Утопающей где-то в подоблачной мгле! А в сознании тлеет вопрос, словно трут: Распахнётся ли куполом друг-парашют?! ...Выполняя приказ, пятерым из семи Удалось «куполами уйти» до земли. В самолёте остались... Одни! На весь мир! Второй штурман (пацан!), да «отец» - командир. ...Лейтенантик молоденький, кажется, «влип»: В шлемофон командира доносится всхлип: – Командир! У меня... Я никак... Погоди! Не сработало! Ты не у... Не уходи-и! ...Командир, дав приказ самолёт покидать, По инструкции должен уйти и не ждать: Нет возможности, времени, чтобы помочь... Но оставить юнца ему просто невмочь!! Кровь ударами молота бьётся в виски, Взрыв вот-вот прогремит... Время сжато в тиски! Весь напрягся, но ровный внушительный тон: – Проверяй! Не спеши! – штурманцу в шлемофон. ...Липкий пот на глазах! Жуткий страх на лице! – Не могу! – на устах. Мысль – о близком конце! Но уверенный голос, как весточка в дверь: – Женька! Чеки на поручнях кресла проверь! ...Меж ударами сердца «буксуют» века: Ждёт его командир! Чтобы наверняка... Вспышка пиропатрона! Мгновением блик! – Всё! Ушёл! – И за ним командир! В тот же миг! Но мгновений цена... Ослепительный взрыв, Разорвал темноту, командира накрыв. ...Ещё утро едва только брезжит в глаза, А над местом «ЧП» вертолёт-стрекоза: Поисковый отряд отыскал шестерых, Где седьмой? Командир? Нет его средь живых! ...В авиации свой повседневный уклад. На разборе полётов изложен доклад: Лейтенант Воронцов командиру солгал, Доложив перед вылетом: – Чеки убрал! Результат: самолёт он покинуть не мог... В нарушенье... майор Стародубцев помог... Когда сам Стародубцев пытался уйти, Взрыв его самолёта «отрезал пути». ...Над «бетонкой» бездонная синь... тишина... Чашу горькой утраты испили до дна: Скорбным грузом к родным отправляется БРАТ, Полковые знамёна в поклоне стоят. Громко цвинькнув, синичка «нырнула» в сугроб Из сугроба вспорхнула на цинковый гроб, Поскакала по крышке, и бусинки глаз Удивлённо смотрели на плачущих нас. ...И торжественный реквием в наши сердца Вносит подвиг Души командира-отца! 13/08/2012 [12:08:49]
vasilij: При входе в казарму,находился так называемый предбанник который не давал попаданию морозного воздуха в помещение.Вся казарма разделялась на четыре просторных помещения,вначале был пост дежурного и рядом Ленинская комната, на противоположной стороне бытовая с утюгами.Потом шли так называемые наши кубрики друг против друга с двух ярусными койками и табуретки с формой и сапогами,а в конце была умывальная и каптерка старшины.Туалета в эскадрильи не было,он был рядом сколоченный из из досок на 12 человек,в общем большой скворечник.И вот представьте себе,зимой в 35-40градусов мороза нужно выскочить в туалет.Для этого в предбанник выходишь в теплой летной куртке,в теплых штанах и в шапке.Расстегиваешься и все это держа в руках,открываешь дверь на улицу и пулей летишь в туалет,делаешь свои дела и также пулей назад в коридор.После чего,приводишь себя в порядок и заходишь в помещение эскадрильи.Представьте себе,там жили 4аэ,в каждой по 20-24 человека,а ведь убирали в основном только весной и убирали сами основательно,с ломами в руках.Нередко было,что куски льда могли и в рот попасть,а летом было уже нормально,хотя это все относительно,но мы в то время на этом не зацикливались,жили как все.
vasilij: Если полеты нашей эскадрилью в первую смену,значит встаем и без всякой зарядке готовимся к построению,а это получить в каптерке теплые куртки,штаны и рукавицы.После, строем идем на завтрак и ждем Уралы с брезентовым кузовом.Едим через городок,стоят собственные маленькие дома, с длинными печными трубами.Это потом нам рассказали,да и мы сами не рас видели для чего они предназначались.Сам городок стоял в степи,а ветра там бывали такие сильные,что заметало весь город так,что сугробы были аж под самую крышу.Рядом с трубами были специально сделаны лазы, через которые вылазил хозяин и начинал откапывать свой дом,иногда они это делали вмести с соседями. Мы, приезжая на аэродром после таких буранов видели свои самолеты занесенные вмести с хвостом.Всю ночь аэродромная рота расчищала только взлетную полосу и рулежку,а вот свои самолеты откапывали механики,техники,прибористы,вооружейники и сам экипаж завязав лицо полотенцем и подняв воротники.А что творилось в такую ночь за городом?Человек попавший в бураном не мог выйти на город,машины не могли попасть в город,хорошо если есть топливо,есть шанс не замерзнуть а некоторые выживали за счет запасок,которые жгли,некоторые жгли борта и бывало замерзали.Это не нынешнее время,когда на трассах дежурят гаишники с теплушками,работают грейдеры освобождая машины,в то время ты отвечал сам за себя.А сколько ребят находящие в увольнении,не возвращались в полк и их находили только весной,когда сугробы таяли.Во много из за пьянки,хотя все кто выходил в увольнение оставлял свои координаты и не вернувшихся с увольнения, икали с лопатами поднятые по тревоги сослуживцы,рядом с тем местом где должен он быть.Иногда везло,а иногда родственники приезжали забирать.Что поделаешь, в то время,зимы были морозные а вокруг женщины любого возраста и все приглашают в гости.Но все равно,самолеты летали и все работали,а женщины осаждали замполита приглашая, то на фабрику,то в школу,а то просто на танцы.Бывали и у нас в клубе,благо ансамбль у нас был.
полная версия страницы